Славно посидели. После банкета, не виданного доселе в стенах вышеозначенного учреждения, медперсоналу осталось три палки сырокопчёной колбасы, десять пакетов сока и пара-тройка килограммов фруктов в ассортименте. Зато ни капли кагора.

Десять дней особо питательной диеты из чужой крови, физиологического раствора, глюкозы, чёрной икры и натуральных соков привели к тому, что мой организм замечательно очистился. Только синяки на лице до конца не исчезли.

Аня же ровно наоборот. Она менялась с каждым днём. Бледнела, усыхала и немного постарела, то есть стала выглядеть на свой возраст. Она даже двигаться стала как-то заторможено, и ещё изменился запах её тела. К худшему.

Когда Аня вышла в туалет, я взяла спутниковый телефон подруги и, найдя имя «Гена», нажала на «вызов». Мужской голос ответил тут же.

– Привет, Анечка.

– Это не Анечка, это Машенька. Гена, с Аней плохо. Она отдавала мне кровь после аварии, ну вы знаете, и того… Плохо ей. Выглядит отвра-а-атительно. Говорит, ей нужно возвратиться в Зону.

И я заревела в голос.

– Не реви. – Голос устало вздохнул. – Правильно. Без радиации она могла протянуть только год. Ты сможешь посадить её завтра на самолёт или маму её попросить?

– Зачем маму? – Я обиделась. – Аня мне жизнь спасла, а в аэропорт её мама повезёт?

В трубке телефона было слышно, как Гена тяжко взохнул.

– Самолёт завтра в двенадцать дня.

В половине двенадцатого ночи медсестра Валентина, смахнув с усиков капли разведённого в три раза спирта, объявила:

– Всё, девочки, нам завтра работать. Эх, Машка, до сих пор не было у нас таких пациентов. И не будет. Знаешь, какой контингент в деревенской больнице? Старушки с застуженными придатками, мужики с простатитами, у молодняка или чирьи на лице, или переломы по пьянке. Иногда у девочек случаются аборты. Неужели есть другая жизнь?

– Нет, нет никакой другой жизни. – Отозвалась сонная Аня. – Жизнь такая, какой ты её видишь. Ты сама выбрала свою специальность. Или терпи, или уходи.

Я присмотрелась к Аниному лицу. Под глазами проявились чёрточки морщинок, на щеке – шершавое пятно. Выходит, Нина была права, выстирав мои вещи, измазанные кровью после аварии. Завтра, не дожидаясь приезда Толи, я отвезу Аню в аэропорт.

Ночью плохо спалось, и, услышав ворочание с боку на бок Ани на скрипучей больничной кровати, встала и тихо присела к ней. Её взгляд был взглядом совершенно больного человека.

– Не сплю, Маша. Спрашивай.

– Аня, и ты, и Гена настаиваете на твоём возвращении в Зону Топь. Но как же сложные отношения с академиком Аристархом? Вдруг он опять захочет поставить на тебе пару опытов?

Аню передёрнуло от отвращения.

– Уже не захочет, знает, насколько бесполезны его «хотения». Если б было другое место с такими же уровнем радиации, я бы ни за что не вернулась в Топь, но пока у меня нет выхода. Иди, Маша, ложись, завтра будет не просто тяжелый, а очень тяжелый день.

– Да ладно тебе пророчить, – я от души зевнула, и сразу заныли кости на лице, и треснувшие рёбра, перетянутые эластичными бинтами. – Отвезу тебя и быстренько обратно в больницу. Здесь до аэропорта по короткой дороге минут сорок пути.

Ярко-синяя «Мазда» семилетней выдержки – это липкая лента для мухастых ГАИшников. Едет приличная тачка, то есть в правах лежит денюшка. Машина не настолько крутая, чтобы напороться на неприятности, и шофёр какой-то, волнующийся. Чего ж не содрать «дорожный налог»?

Пока Жора добрался до станции «Белые столбы» он раздал полторы тысячи рублей и даже сами инспекторы ГИБДД не смогли бы точно объяснить за что.

Место казалось красивым и приятным, пока Жора не вышел из машины. Конечно, минус десять не минус двадцать, но всё равно не май месяц.