После двухэтапного заграничного лечения обратились к отечественным специалистам. В Московском центре онкологии подтвердили вердикт израильских врачей: Кате оставалось от шести месяцев до года. И то не факт. Медицина в таких случаях бессильна. Что-то в организме пациента нарушилось, и не желает восстанавливаться.

Катя знала, что нарушилось. У проблемы имелось конкретное имя: сын Иван. Мать не смогла принять и пережить преждевременную гибель сына. Старшего. Первенца. Как такое вообще можно понять? Она не понимала. Лучше бы она. Почему он? Ему бы еще жить и жить.

Теперь рядом с Катей днем и ночью находилась медсестра Лариса, девушка с азиатской внешностью после медицинского колледжа. И медсестра Марина, славянского типа с косой и постарше. Девушки всегда готовы прийти на помощь. Поставить укол, подать стакан воды и проследить прием необходимых лекарств, которые в общем не лечили. Облегчали.

Из двух медсестре в Турцию полетит Лариса. Выбрали простым жребием на спичках. Без медсестры нельзя. Медсестра в Катином положении, как член семьи.

А Сергей, к сожалению, не полетит. У него работа и важные дела.

– Может, с нами? – робко предложила Катя, – мне без тебя плохо. Не представляю себя без тебя на отдыхе.

– Кать, не начинай, прошу тебя, – Сергей вывез в коридор три чемодана, – мы же все обсудили. У меня бизнес. У меня плотный график. В конце концов, я должен зарабатывать деньги!

– Понимаю, понимаю. Не сердись, – опустила глаза Катя, – мне кажется, что вместе будет лучше. Когда мы еще вместе отдохнем?

– Катя! Прекрати! – Сергей открыл входную дверь, – прошу тебя! Обещаю, если появится окошко, я брошу эту чертову работу и прилечу первым рейсом.

Катя поднесла ладони к лицу и, молча, заплакала. Сергей отпустил дверь и чемоданы, прижал Катю к себе. Погладил жену по голове и по плечам. Лариса и Маша молча изучали узоры на половой плитке. К неуравновешенному поведению Кати сложно привыкнуть, но надо. Домочадцы старались. Ларисе за это еще неплохо платили. Сергей показал за спиной супруги жест «О-кей». Маша подмигнула отцу.

– Хорошо, – Катя подняла заплаканные глаза на мужа, – уверена, у тебя получится. Как мне надоело чувствовать себя слабой!

– Все наладится.

– Не наладится, – отрезала Катя и шмыгнула носом.

Присели на дорожку. Спустились в гараж. Как только сели в машину, Маша вспомнила, что забыла фен в ванной.

– Из розетки хоть вытащила? – спросил Сергей.

– Вытащила. Я сбегаю, – собралась дочка.

– Не возвращаемся, – неожиданно жестко остановила дернувшуюся было дочь, – на месте решим. В Турции в каждом номере висит фен. Возвращаться – плохая примета.

Сергей и Маша переглянулись. С матерью сейчас лучше не спорить. Так было всегда. Так будет и дальше. Она – главная. Пока жива.

Летняя утреннее Подмосковье расслабляло своей обыденностью. Редкие еще прохожие спешили по своим делам. Никому ни до кого нет дела. Неужели кто-то сегодня летит в Турцию? Какая разница? Не важно. Главное, вовремя дойти до работы. Это нормально. Надо прожить еще один беспокойный московско-подмосковный день. И так до старости.

– У кого-то есть работа и будущее, – подумала Катя, разглядывая покрытые одуванчиками обочины. – у кого-то волнительные встречи и расставания. Только я ничего не жду. Боже, как же не хочется ехать…

Катя закрыла глаза. Если бы не дети, она осталась дома. Легла на диван. Взяла бы книжку Донцовой или Марининой. Спокойно ждала последнего часа. Или беспокойно. Какая разница? Может, вспомнила и позвонила человеку, которого нечаянно обидела, чтобы не уходить непрощенной. Уйти без прощения – вот, что по-настоящему плохо. Так считала не только Катя. Так было написано во всех ее любимых книгах.