У меня для тебя радостная новость. Я беременна. У нас скоро будет ребеночек. Я никому не говорю об этом, потому что хочу, чтобы ты узнал первым. Вот теперь ты все знаешь.

Я так тебя люблю и жду поскорее в гости. Когда тебя отпустят в отпуск? Ведь у военных бывают отпуска? Ты уж отпросись у начальства. Ведь повод имеется. Мне тебя не хватает.

Ты знаешь, я собиралась поступать в этом году в институт. Но теперь отложу до твоего приезда. Потом вместе поедем учиться. Вместе мы все сможем.

В остальном у нас все хорошо. Часто встречаю твою мать. Она просто замечательный человек. Очень тебя любит. Я – самая счастливая девушка на свете…

Мать Алексея работала на почте. Катя передала запечатанный конверт в руки будущей свекрови. Вера Никифоровна слащаво улыбнулась, взяла письмо.

– Не волнуйся, дочка. Отправлю. Как сама-то?

– Спасибо, хорошо. Вы как?

– Я-то помаленьку, – часто заморгала Вера Никифоровна, – вот беда, что Алешенька не пишет письма матери. Ты уж ему напиши следующий раз, чтобы не забывал мать.

– Хорошо, напишу. Он мне тоже пока не написал ни одного, хотя это уже третье. Наверное, времени нет или нечего писать. Месяца не прошло.

– Другие пишут, а наш не желает, – отвернулась Вера Никифоровна, в сердцах махнула рукой и пошла на работу.

Письма в советское время шли до Рогани около недели. Можно было купить конверт с наклейкой «АВИА», тогда послание долетит быстрее – дня на три. Катя рассчитывала, что через две недели получит радостный ответ Алексея.

Однако письма в положенный срок от Алексея не дождалась. Странно, что парень ей не писал. В девичьем сердце зародилась тревожная мысль.

Коем того, по деревне поползли слухи, о чем Кате поведала мать.

– Ну-ка погляди мне в глаза, – Надежда Ивановна пришла с работы раньше обычного, и не снимая сапог, зашла на кухню, где Катя чистила картошку к ужину.

– Что случилось, мам? – Катя отправила выбившуюся прядь со лба за ухо.

– Почему мать новости про тебя узнает из деревенских сплетен, Катерина? – Надежда Ивановна оперла крепкие кулаки в бока, – тебе не стыдно?

– Ма, ты о чем? – Катя отложила не дочищенную картошку и ножик в сторону.

– Мне в магазине сказали, что ты беременна! – мать сорвала платок с головы, на плечи упали длинные черные с проседью волосы, – это правда?

Катя опустила глаза. Никогда она не думала, что радостная новость о будущем пополнении семейства будет звучать так грозно в устах матери.

– Извини, мам, – Катя вытерла мокрой рукой лоб, – это правда. И я никому не говорила. Не только тебе. Я только письмо написала Леше.

– Вот так ты к матери относишься! – крикнула мать так сильно, что зазвенели стаканы в шкафчиках, – позор-то какой!

– Откуда люди узнали? – Катя встала, вытерла руки о фартук, – неужели Вера Никифоровна мое письмо вскрыла?

– Что теперь делать-то? Неужели нельзя было по-людски? После свадьбы? – крупные прозрачно-изумрудные слезы потекли из голубых глаз матери.

– Я сейчас, – Катя погладила плечо Надежды Ивановны.

Затем накинула телогрейку и кирзовые батины сапоги на босу ногу. И выскочила на улицу. Мигом добежала до Лешиного дома. Без стука ворвалась в дом. Семья Уваровых ужинала – мать, отец, два младших сына.

– Рановато, что-то вы сегодня за стол сели, – не отдышавшись и не поздоровавшись выпалила Катя.

– Катенька, здравствуй, – отец Леши Петр Фомич привстал, – присаживайся за стол, доча. Поужинай с нами.

– Я ненадолго, – отрезала Катя, – сыта.

– Как хочешь, – Вера Никифоровна спрятала глаза, и хотела выскользнуть из кухни, но Катя перегородила дорогу.

– Читаете письма, значит?

– Не твое дело, – отгрызнулась несбывшаяся свекровь, – отчитываться перед тобой не стану.