В сауне я пристально разглядывала тело Леры, пытаясь понять, где крепится протез руки. Нет. Тело было однородным. Единственное, что меня смутило – в пупке у Леры торчал странный пирсинг.

– А ты ничего не знаешь? – спросила я тихонько у Аньки. – Лера – эээ… Она… Она тебе говорила? Что…

– Что?

– Ну-у… Да нет. Ничего, – я передумала спрашивать.

Я иду по Малому проспекту и меня осеняет. Я вспоминаю труп Леры в комнате у нигеров. Ведь у меня был такой чудесный шанс – распотрошить мертвую Леру и понять – кукла она или нет.

– Вот идиотка, – говорю я сама себе…

…звуки сабвуферов без устали отбивают огромный человеческий бифштекс на одной из дискотек Купчино. И мы трясемся в этом месиве. Я все смотрю на Леру. Иногда у меня даже вылетает из головы цель моего пребывания. Конечно, в тайных лабораториях уже чего только нет, но, чтобы так. Хотя, в чем-то она права. Мои мозгу точно у шефа в сейфе лежат.

Лера отходит к барной стойке за коктейлем. Нет. Она живая. Зачем кукле коктейли? К ней подходит высокий тип, похожий на Пьера Ришара. Они вместе идут к столику.

– Кто это? – спрашиваю я у Мишки.

– Это? А, это компаньон Леры. Лоер. Они над проектом работают вместе. Саша Лоер. Это он гранты пробивает.

– А-а, – говорю я и направляюсь к столику.

Едва я подхожу, Лоер случайно смахивает со стола на колени Лере бокал с коктейлем. Просто совпадение. Руками он махать любимтель.

– Ой! Лерочка! Прости!

– Твою мать! – Лера вскакивает и роняет сумку на пол, из нее выпадает пистолет. Ган. Пушка. Ствол.

Крутясь, он катится по стеклянному танцполу и останавливается около лаковых туфлей танцующего мальчика.

Грохот выстрела перекрывает звук музыки.

Небольшая драка, в которой побеждают Лоер и Мишка. Ствол возвращается к хозяйке.

– Бежим! – кричит Анечка.

И мы все быстро смываемся, рассекая волны перепуганных криков.

Розовый «Хаммер» несется пулей сквозь метельную темноту ночи. Внезапно мне становится плохо.

Я прикрываю глаза и прижимаю лбом к холодному стеклу «Хаммера». Мимо проносятся ночные дома, деревья, обвитые светящимися гирляндами и расцвеченные неоном витрины.

Сквозь дрему я слышу:

– Египтяне знали правду жизни. Все в мире навоз, а что не навоз, то бред. Это мудро – поклоняться навозу. Поэтому символ богатства – навозный жук. В сущности, все, что есть – это навоз. Недаром же слово «кал» и «Кали» однокоренные. Кал, окалина… Вся жизнь – это кал или окалина богини Кали. Бог сидит на корточках и высирает мироздание.

– Фу! – это голос Леры.

– Если задуматься, – возражает ему Анечка. – то навозный шар – это эссенция солнечной энергии последовательно переработанной сначала растениями, а затем коровами. Скарабей собирает конечный результат солнечной энергии.

– Разница в том, что те, кто смотрит на солнце, – проворковал Лоер, – не замечают, как под их ногами собирают навозные шарики те, кто не витает в облаках. Так что, все как всегда – пока народ поклоняется солнцу, мы скатываем шарики. Да, Лера?

– А, точно! – смеется Мишка. – К деньгам почему-то говно снится. Всегда. Вот почему. Я один раз провалился в унитаз с фекалиями, противно было, но на следующий день я получил заказ на статью. Гонорар заоблачный – я полгода жил на эти бабки.

– А тебе, Лера, снилось говно? – слышу я голос Лоера.

– Оно мне все время снится.

– Потому ты по часу утром в душе торчишь? – ухмыльнулся Лоер.

– На что ты намекаешь? – хмыкнула Лера. – Тогда Золотович должен, не вылезая, в ванной сидеть.

Я отрубаюсь.

И мне начинает сниться сон. Все, что происходит дальше – просто сон.

– А что наша гостья? – снится мне голос Леры.

– Спит, – отвечает Мишка и наклоняется ко мне. – Рита! Рита! Ты спишь?