Я медленно захожу в самое синее Черное море, так во многом повлиявшее на мою судьбу, и погружаясь в прозрачный, пахнущий арбузом аквамарин, начинаю наблюдать далекие, прекрасные и смешные видения, которые, соединяются постепенно как пазлы в непрерывную и бередящую душу видеоленту. И вот я уже выныриваю близ Сочи начала восьмидесятых. Но это ещё не сам город-курорт, а пригородное местечко близ Мацесты у подножия замечательной горы Ахун, откуда падают водопады, а на вершине – обзорная башенка, похожая на горскую сторожевую вышку. Здесь после спуска с горы, если не задерживаться в лесном этноресторанчике "Кавказский Аул", при подходе к морю вплоть до перестроечного упадка можно было пробраться в первоклассный молодежный лагерь "Спутник", детище комсомольской терпимости для молодежного интернационала, ну и немного для избранной советской молодежи.

К слову сказать, отдыхали там не только молодые комсомольцы. В Спутник было довольно сложно попасть и путевки в эти оазисы юношеских радостей жизни ценились на вес золота. Детство хотели вспомнить многие пропустившие его когда-то бедолаги, и Судьба заносила в молодежные лагеря иногда странных персонажей такого разного возраста, что просто ахнуть хотелось.

Достаточно сказать, что тогда в 1981-ом году кроме разномастной компании совсем еще юных счастливчиков из золотой молодежи я шапочно познакомился с тридцатисемилетним уже известным композитором-песенником с Дальнего Востока, который очень любил рассказывать анекдоты про Чапая, сорокашестилетним цеховиком Гиви из Баку, который искал ответ на очень важный вопрос –"Что главное в счастье?", и гордостью советской армии того времени пятидесятитрехлетним подполковником Валюней (сам он, конечно, называл себя Валентином Нестеровичем Клубникой) "с под" Минска, интендантом не хухры-мухры, а целого гвардейского полка. С Валюней мне выпало жить в двухместном номере на седьмом этаже только что сданного пятнадцатиэтажного корпуса, в котором даже шли еще доделочные работы. Сначала я очень расстроился из-за такого соседства, но затем жизнь все расставила на свои места.

Я люблю Элю!

Валюня сразу с места в карьер объявил, что мне очень повезло с ним. Ведь он – это лучшее, что может быть в этом лагере. Не для меня, конечно, а для барышни, из-за которой он приехал. А так как приехал он, чтобы найти ее, свою Звезду любви, я, его сосед, должен ему всячески помочь на этом поприще. После таких слов я, конечно, разозлился и приуныл. Представьте себе Грушу килограмм так на сто тридцать, в ста девяноста сантиметрах над землей увенчанную лысиной с длинными, будто наклеенными на затылочной части волосиками, которая вдруг объявляет вам, что отныне вы ее адъютант. Посмотрел бы я на Вас, а ведь с этой Грушей придется еще кантоваться почти две недели в одном номере.

В общем, на взгляд свободного художника, подполковник показался неубедителен и поэтому, даже не совсем разобравшись, что же от меня требуется, не дослушав его полуприказов до конца, я невежливо послал своего собеседника и ушел на пляж.

Вечером разговор продолжился. Еле-еле дождавшись меня, Валюня объявил, что не совсем правильно начал беседу и зашел с другой стороны. Он признался, что всю жизнь жил под давлением запретов нашего идеологического строя в целом и армейского устава – в частности. Даже любить не мог от души, так как подчинялся графику непреодолимых обстоятельств службы. А семья, жена, дети – это все неумолимый регламент и рутина бытия каждого мужика. А в душе каждого уважающего себя мужика, особенно военного, находится женщина его мечты, которую он холит и лелеет, и образец которой иногда видит на журнальных обложках – всех этих Экранов, Огоньков и редчайшего до самопроизвольного оргазма Плейбоя, запрещенного Уголовным кодексом на территории нашей страны, но купленного по большому блату на барахолке и стабильно провоцирующего многократный "сеанс".