Брейган, сидя у постели брата Лайбана, кормил его с ложки овощным супом. Левая сторона лица у больного опухла и потеряла чувствительность. Брейган то и дело вытирал ему салфеткой левый угол рта.

– Тебе ведь теперь стало легче, брат? – спросил он.

– Да, немного, – неразборчиво выговорил Лайбан. Ему наложили лубки на обе сломанные руки. Худое лицо блестело от пота. Лайбан на исходе шестого десятка не отличался крепким здоровьем, а избили его не на шутку. По морщинистой щеке старого монаха медленно скатилась слеза.

– Тебе все еще больно?

Лайбан отрицательно покачал головой, закрыл глаза и задремал. Брейган отнес мисочку с супом на кухню и вымыл. Там готовили обед несколько монахов, и брат Анагер спросил:

– Как он там, оценил мой супчик? Это его любимый.

– Он хорошо поел, Анагер. Я уверен, ему понравилось.

Анагер удовлетворенно кивнул. От тика у него подергивалась голова, и Брейгана это беспокоило.

– Это все мальчики. Больше всего страданий причинили ему они.

– Мальчики?

– Его ученики из церковной школы.

Лайбан посещал школу два раза в неделю, обучая городских детей письму, арифметике и началам священного писания. Эти занятия доставляли ему неизменную радость. «Молодежь – наше будущее, – говорил он. – Они основа всего. Только через молодых можем мы надеяться искоренить ненависть в мире».

– И что же они? – спросил Брейган.

– Когда Лайбан, уже избитый, лежал на земле, некоторые дети подходили и пинали его ногами. Как по-твоему, теперь с этим покончено, брат Брейган?

– Я думаю, да. Все как будто улеглось.

– Все из-за арбитров. Это они сеют смуту. Правда ли, что брат Лантерн побил одного?

– Он его не бил. Тот просто упал неудачно и сам себя поранил.

– Говорят, что в столице тоже убивают, – понизил голос брат Анагер. – Говорят, там даже собираются выпустить на волю зверей. Что, если они и сюда доберутся?

– Зачем же посылать зверей сюда? Война идет на юге и на востоке.

– Да-да, конечно. Ты прав. Не станут они посылать зверей в наши места. Я как-то видел одного, знаешь? На Играх в начале этого года. Ужас что такое! Огромный. Четверо человек вышли против него, и он их всех перебил. Говорили, что он наполовину медведь. Настоящее чудовище. Нехорошо это, брат, очень нехорошо.

Брейган согласился, умолчав о том, что монахам запрещено посещать подобные зрелища.

Из кухни он вышел в огород, где тоже работали братья. Его снова спросили о брате Лайбане, и он ответил, что ему лучше, хотя в глубине души не был в этом уверен. Брат Лайбан разбит не только телесно. Какое-то время Брейган помогал сажать клубни, а потом его позвали к настоятелю.

Брейган, поднимаясь на башню, перебирал в уме свои провинности. Ему полагалось бы починить крышу в часовне, но ведь листовой свинец еще не привезли. Еще он промахнулся с краской, но это не его вина. Мешок с желтым порошком лопнул, и вместо двух мерок в чан попало добрых десять. Получилась какая-то жуткая, непотребная оранжевая смесь, которую пришлось вылить. Все это вышло из-за того, что брат Наслин одолжил у него мерную кружку.

Брейган постучался и вошел. Настоятель, сидевший у небольшого огня в очаге, жестом пригласил его занять второй стул.

– Как твои дела, брат мой?

– Хорошо, святой отец.

– Доволен ли ты?

– Чем доволен? – не понял Брейган.

– Своей жизнью здесь.

– О да, святой отец. Я люблю эту жизнь.

– Что тебе особенно дорого в ней?

– Служить Истоку и… и помогать людям.

– Да, в этом смысл нашего пребывания здесь, – согласился настоятель, пристально глядя на Брейгана. – Именно так нам полагается отвечать. Но я хочу, чтобы мне ответил не просто монах, а ты, молодой Брейган: что тебе дорого в нашей жизни?