Розаев приехал из Иркутска, сам он был сапожник. В отличие от других русских коммерсантов, любивших вести торговлю на парадных улицах, он пошел своим путем и открыл лавку на базаре. Аренда там стоила дешево, а его обувь была прочной, красивой и недорогой по цене, и потому нравилась китайцам. Его заведение процветало и искрилось успехом, ярким, как краски на закатном небе. Ди Фангуй нравилась вывеска у входа, на ней были нарисованы два сапога, один на высоком каблуке с острым носиком, а другой на низком каблуке с тупым носом. Хотя они отличались фасоном, но имели один и тот же цвет – нежно-розовый, как у персика. Издалека казалось, что это две залитые солнцем птички. На мрачноватом базаре такая вывеска смотрелась точно цветная радуга и нравилась людям.

Розаев был еще не стар, пятьдесят с небольшим, однако торговцы на базаре называли его стариком Розаевым, ведь он рано облысел и смотрелся старше своих лет. У Розаева был выступающий лоб, румяное лицо; его алая лысина аж лоснилась; люди говорили, что ему словно перевернутую красную чашку на голову надели. Глаза у него были навыкате, нос орлиный, рот слегка впалый, на первый взгляд смотрелся он словно демон. Однако у него был добрый нрав, он любил говорить на ломаном китайском и тем веселил покупателей, а также вызывал у них симпатию. В лавке обычно нацеплял стариковские очки и сидел на низеньком деревянном стуле. Когда заходил клиент, он сначала смотрел не в лицо, а на ноги. Взгляд у него воистину был всепроникающий, много времени ему не требовалось – бросал два-три взгляда и тотчас понимал полноту, размер, ширину и длину стопы у покупателя; после этого он безошибочно брал с полки подходящую обувь. Более всего людей удивляло, что он по складкам на сапогах мог определить положение лодыжки и пальцев, тесно им было или свободно.

Старик Розаев был вдовцом и усыновил немого парнишку по фамилии Белов, которому сейчас уже было за двадцать. Белов, высокий и худой, имел курчавую светлую шевелюру, густые брови, глубоко посаженные серые глаза и белую кожу, выглядел он прекрасным и возвышенным. Обувными делами вместе с Розаевым Белов не занимался, а вместо этого зарабатывал игрой на гармошке, выступая на Китайской улице. Большинство других уличных артистов видом отличались зачуханным, были одеты в рванье и вели себя разнузданно. У Белова же всегда было чистое лицо, аккуратная одежда; даже железная банка под деньги, что стояла у его ног, – и та блестела. Выступал Белов тоже не как другие. Те в ветер и дождь не выходили, а он всегда находился на улице независимо от погоды. Все говорили, что он дурачок: в плохую погоду прохожих совсем мало, а уж кто есть, те торопятся, где им слушать гармошку? Неужели он играет для дождя и снега? Даже если у них действительно есть уши, то разве они ему заплатят?

Всякий раз выходя на Китайскую улицу, Ди Фангуй шла на звук гармошки и бросала в банку Белова немного денег. Его игру было легко отличить от выступлений других гармонистов, те наяривали напористо, а его гармошка звучала со спокойной грустью. Для души Ди Фангуй игра Белова стала невидимым спутником: если долго не слышала, то начинала скучать по ней.

Помимо испытаний ливнем, порывами ветра, летящим снегом и другими погодными ненастьями уличные артисты порой подвергались и обидам от людей – например, от пьяниц, воришек или хулиганов. Однако эта братия редко приставала к Белову. Наверное, им казалось, что тронь они человека, который не может говорить, то Небо их накажет. Приставал к Белову только один персонаж – это был Ди Ишэн. Если он приходил на Пристань, то непременно подваливал к Белову, протягивал руку и выгребал деньги из его банки, затем покупал семечки и намеренно щелкал их, выплевывая кожуру прямо на музыканта, или же покупал сигареты и курил напротив Белова, выдыхая дым ему в лицо.