***

На следующее утро, которое начиналось так же неспешно и умиротворенно, Дилана встревожил телефонный звонок. Это был Герман.

– Доброе утро, Дилан. Выставка вчера прошла на ура, должен признать, – с гордостью произнес он.

– Доброе. Да, все прошло хорошо, – без интереса ответила Дилан.

– Я хотел бы предложить Лилит сотрудничество. У меня нет ее номера, поэтому обращаюсь к тебе, – с энтузиазмом проговорил Герман.

– Я спрошу у нее, – сухо ответил Дилан и, не дожидаясь ответа, резко положил трубку, чем немало удивил собеседника.

– Доброе утро, милая, – с натянутой улыбкой произнес Дилан, входя в комнату, где Лилит неспешно пила кофе.

– Доброе утро, – ласково ответила она, одарив его нежным взглядом.

– Звонил Герман, предложил тебе с ним поработать… я против, – выпалил Дилан, избегая зрительного контакта.

– Хорошо, – смущенно ответила Лилит, чувствуя, как в воздухе сгущается напряжение.

Лилит весь день терзалась, не находя ответа, почему Дилан так противится ее работе в тандеме с Германом. Вечером, когда сумрак сгустился за окном, а в воздухе повисли ароматы готовившегося ужина, она решила нарушить тягостное молчание:

– Почему, – тихо прозвучал ее голос, хрупкий и полный невысказанной тревоги, – ты против, чтобы я работала с Германом?

Долгая пауза, казалось, растянулась в вечности. Лишь потрескивание дров в камине нарушало гнетущую тишину.

– Я ему не доверяю, – наконец прозвучал его ответ, сухой и отрывистый. – Я считаю, что тебе лучше работать одной. Так безопаснее.

– Я тебя услышала, – прошептала Лилит, и горечь непрошеной истины обожгла ей горло.

Между ними пролегла трещина, тонкая, как лезвие ножа, зыбкий лед недосказанности, сковавший их чувства. Хрупкое здание их любви, которое они строили с таким трепетом, кирпичик за кирпичиком, с такой надеждой и верой, зашаталось под натиском скрытых обид, разъедающей ревности и молчаливых упреков.

Несколько дней они, казалось, разучились говорить на одном языке, потеряли общий код. Каждое слово, каждое движение казались чужими, натянутыми, как струна, готовая вот-вот лопнуть. Но постепенно, словно после долгой и мучительной бури, сквозь темные тучи на горизонте пробился робкий луч света. Они сумели, собрав по осколкам, вернуть утраченную гармонию, вновь окутав свою обыденность легким флером романтической фантазии, вернувшись в мир волшебства и грез.

***

Выставка следовала за выставкой, и с каждой новой экспозицией Лилит все более купалась во всеобщем внимании. Кураторы, галеристы, коллекционеры – все мечтали о сотрудничестве с восходящей звездой. На ее вернисажах яблоку негде было упасть, в то время как об успехе Дилана нельзя было сказать того же. Любовь к Лилит переполняла его сердце, но с каждым днем жгучая зависть разъедала душу, превращаясь в кислоту.

Месяцы пролетали незаметно, и вот уже подходил к концу март, приближая долгожданный день рождения Лилит. Дилан, стремясь заглушить грызущую его зависть и доставить ей радость, заказал путешествие, надеясь, что ласковое солнце и шум прибоя помогут ей отдохнуть и набраться сил. Но так ли просто все было на самом деле?

***

Девятнадцатое марта, день, когда мир озарился ее рождением, наступил словно по волшебству, окутанный аурой предвкушения и радости. Они отправились в ее любимый ресторан, где Дилан одарил ее букетом благоухающих роз – алых, будто кровь, символизирующих страсть, и белых, как снег, в знак чистоты его чувств. Шелковые лепестки роз нежно ласкали ее кожу, источая пьянящий аромат. И, выждав подходящий момент, когда в воздухе разлилась атмосфера романтики и нежности, с торжественным видом Дилан вручил главный подарок – билет на экзотический остров. Лилит на мгновение ослепило счастье, словно яркий солнечный свет, но, увидев, что тур предназначен лишь на одного человека, ее лицо омрачилось тенью разочарования.