– Прощай, – сказала пауза.

– Прощай, – повторила мобила.

– Прощай, – с готовностью поддакнула тишина.

– Счастливчик, ну хоть ты молчи и не говори «прощай».

Но белый здоровенный котяра и не собирался прощаться: найди потом такого другого дурака, готового таскать с собой почти десять килограммов «счастья», да ещё кормить индюшатиной и терпеть пуканье от оливье с горошком.

– Ладно, я спать. Белый, ты со мной в спальню? – белый проигнорировал вопрос, раскинувшись вольготно на диване.

– Что ж, одному будет не так тесно.

И пришёл сон.

Он стоял посреди пустынной улицы в совершенно незнакомом городе, странном городе. Ибо не было вокруг никого, ни людей, ни машин, вообще никого. Шёл мелкий ненавязчивый дождь. Счастливчик сиротливо жался к его ногам. Но, несмотря на пасмурность, серые каркасы домов выглядели отнюдь не печально под мокрыми небесами. Скорее они были привычно рады чистоте и лёгкости дождевых капель, тёплых, мягких и отрадных. Не рад влаге был только кот, нервно и недовольно подёргивающий своим мощным чёрным хвостом.

Вот и сбылась его мечта: марсианские хроники от Брэдбери. Вот так выйти когда-нибудь на улицу, но не ночью, а именно днём. И чтоб вокруг никого не было: ни раскрашенных полуголых девиц, сидящих на лавочках взасос с сигаретами и банками с коктейлем; ни вечно спешащих прохожих; ни мальчишек-хулиганчишек, беспардонно наступающих на туфли; ни ошалело мчащихся скутеристов и самокатчиков; ни машин, воняющих человеческой изобретательностью; ни озабоченных собак, бегущих, фиг его знает куда, и даже, чтоб воробьи и голуби не какали и не мельтешили…

Он шёл по пустынной улице, и окна домов тихо приветствовали его глубиной своих тёмных глазниц. Он вошёл в подземный переход, станция метро галантно позвала его внутрь.

Он знал одно: этот город в дожде, он не на Марсе, он здесь, он ждал его, только его; ждал сто, а может, и тысячи лет. Эскалатор встретил его необъятной глубиной своего зева. Бывая в Москве, он всегда мечтал спуститься по такому глубокому эскалатору, но чтобы не было урчащих моторов; он хотел встретить подошвой ботинка каждую ступень. И вот сейчас, когда не было угрюмых, стоящих у поручней или скачущих мимо людей, он по-настоящему ощутил какой-то не по-земному странный уют и покой. Он не спеша спускался по железным ступеням, и свет наземный, постепенно отдаляясь, приближал к нему неоновый свет подземного мира. Станция приняла его первозданной гулкой тишиной. Лишь пол, выложенный бледно-розовыми плитами, воспользовавшись услугами эхо, вёл с ним ненавязчивый, неторопливый диалог. Счастливчик, ещё наверху стряхнув с себя излишки влаги, обогнал его и по-хозяйски бродил между колонн. И не было мыслей, ни хороших, ни плохих. Был внутренний свет и необыкновенная лёгкость в теле и на душе. Настенные барельефы и узоры были не в силах сломать и загасить тот внеземной комфорт, который поглотил всё его естество. Он не помнил таблицы умножения, не знал, как и где растут арбузы, зачем, кто и когда открыл Америку. Но он знал, зачем он здесь, и кто его ждёт и встречает.

Одинокая женская фигура в его плаще, освещённая неоновыми лампами, в конце тоннеля ждала его. Он не спеша шёл к ней, женщина шла навстречу. Белое Счастье, распушив свой огромный чёрный хвост, с каким-то небывалым вдохновением тёрлось о её ноги. Это была она, незнакомка с зелёными глазами львицы и волосами цвета спелой пшеницы, ночная ныряльщица без акваланга, Ариадна с неземным голосом. Они приблизились друг к другу. Она была босиком и сразу же, встав на цыпочки, прикоснулась губами к его небритой щеке и, взяв за руку, тихо произнесла: