Вот такая выходит цепь из трёх звеньев, явно связанных между собой. И первопричина вырисовывается столь явно, что к гадалке не ходи: таинственная незнакомка, которую чудом остановил на краю моста. С неё всё началось. Недаром говорят: «Ищите женщину», она и есть разгадка всех тайн и загадок.
– Счастливчик, а ты, что обо всём этом думаешь?
Счастье продолжало усердно и сосредоточенно намываться. О своих мыслях он мало кому что ведал, если только иногда тому же брату человеческому, Тосе с Изей, да и то лишь о сметане и рыбке с курочкой, индюшатину таскал и вовсе без всяких мыслей, на автомате.
– Мыслей и дум у меня после пережитого абсурда тоже не очень много, друг мой усатый, но есть предчувствие, что сложившаяся цепь эта, не из трёх звеньев, а куда более тёмная и запутанная. Скорее похожа не на гомеровскую «Иллиаду», а, действительно, на булгаковскую «Дьяволиаду».
– Чем дальше в ад,
Тем больше гари,
Там больший смрад,
Чернее твари…
– Первые признаки гари я сегодня почуял реально, до сих пор в носу стоит. Тварь эта с рылом перед глазами… Ладно, хватит причитать. Что-то разнылся ты, Диман.
– Жизнь идёт,
Контора пишет.
Дремлет кот,
Наглеют мыши.
Если взлёт,
То лучше с крыши…
– Крыши нам ни к чему, а в контору морга пора. Я и так перед Изей проштрафился, так и на передовую сошлет, до конца жизни по моргам, да по ритуальным конторам шастать. Мне хватает нашей маленькой гравировальной мастерской. Но сначала на Речную, за бабулей. Счастливчик, ты дома останешься или со мной на выход?
Счастье выбрало «на выход».
Почём нынче «дверь» в смерть?..
Бабуля была старенькая, вежливая и очень тихая.
– Ты ведь Изя Львович, сынок? – сразу с покосившегося крыльца спросила она. – Мне добрые люди посоветовали к тебе обратиться, дали телефон, сказали, что поможешь. Вот я и позвонила…
– Нет, меня Дмитрием с рождения нарекли, но я от Изи Львовича. Собирайся, мать, в морг поедем. Документы на покойную сестру собрала?
– Всё собрала, была уже с ними в этом морге. Но сестру мою мне не отдают, говорят, что надо платить за иксперта какого-то, за хранение тела, за холодильник, за грим, маньюкюр какой-то, ещё за что-то, я уж и не помню. У меня с собой было пять с половиной тысяч, пенсию должны принести девятнадцать тысяч…
– А сколько в морге хотят?
– Девяносто тысяч рублей, вот квитанцию дали, – бабуля дрожащей рукой протянула измятый клочок бумаги без печати и подписи, с корявыми цифрами, написанными от руки.
– Хорошо, хоть не долларов. Мать, одевайся, бери документы, пойдём, такси ждёт.
– Сынок, так, чай, и тебе надо платить?
– Мне уже всё оплачено, бабуль, одевайся быстрее…
Серое здание морга встретило их отчуждённо и не очень-то живо. Входная дверь с тугим скрипом нехотя пропустила Диму с бабулькой внутрь. За маленькой деревянной перегородкой сидел здоровенный рыжий мужичище с лицом породистого бульдога. Стараясь быть максимально вежливым, Дима попросил пояснить перечень услуг, оказанных покойной, показать прейскурант цен, заявление от бабушки на оказание услуг; он также поведал о бабушкиной пенсии, её одиночестве. И в конце пожелал увидеть более официальный документ по оплате, нежели та намалёванная бумажка, что дали сестре умершей. На что бульдог сквозь зубы коротко процедил:
– Ей всё сказали, всё отдали. Ты кто такой? Тебе чё надо?
Дима мирно перегнулся через стойку, столь же мирно взял бульдожью харю за нос, взял жёстко… ну, очень жёстко. Пёсо-человек, начиная свирепеть, стал дёргаться и попытался оторвать пальцы Димана от того, что было носом, но быстро превращалось в картошку. Однако тиски ещё более сжались так, что глаза амбала покраснели, из них ручьём потекли слёзы.