Да, да, в середине июня 1992 года, в возрасте шестнадцати лет, Анастасия Павловна, поняла, что беременна. Она долгое время не могла понять, что происходит с её организмом. Потом, видя перед собой состояние отца, приписала себе все симптомы смертельных заболеваний, и решила, что она неизлечимо больна. Потому –то и притихла, и присмирела на какое-то время, страшно ей стало. И лишь, спустя время, когда набухла грудь, и появился дикий аппетит, Нюсенька пошла в женскую консультацию, где её проинформировали о беременности, сроком пятнадцать недель. Нюсенька, конечно, догадывалась о происходящем, но все это было, как в кино, как-то несерьёзно, будто не с ней. Когда же совершенно отчетливо услышала «свой диагноз», будто гром поразил её. Она была напугана. Очень напугана. Что делать? Как быть? Как её учёба в десятом классе? Как же её принц из сказки? Как же её будущее? Вопросов было много, ответ один – рождение ребенка перечеркнет все её мечты. И она решила избавиться от беременности. Но поскольку на её сроке официально делать аборт, было запрещено, Нюся решила попытаться сама. Она двигала тяжелые шкафы, прыгала на скакалке, лежала в горячей ванне. Все оказалось напрасно. Спустя полгода, 1 декабря 1992, родилась я – белокурая девочка с большими голубыми глазками, Леночка.

Моя мать, Анастасия Павловна, которая очень не любит, когда её так называют, что в очередной раз доказывает её инфантилизм, не знает, кто мой отец. В пьяном и наркотическом угаре, мама проводила время со многими ребятами, часто, даже не помня о самом факте интимной близости, так что в графе «отец» у меня стоит прочерк, а отчество у меня такое же, как у мамы – Павловна, в честь моего дедушки.

Как я в таких подробностях знаю мамину молодость и историю своего рождения? Конечно, я не была свидетелем этих событий, и никак не могла быть физически. Это все мне рассказывала мама. Сама. Иногда с ностальгией в голосе, иногда со злостью. Иногда-перебарщивая с подробностями, для меня, маленькой девочки. Что-то я додумала сама, сопоставляя факты из маминых рассказов. И получилась вот такая вот история моего рождения. Не самая романтичная и красивая. Но уж, какая есть. Я не выбирала свою мать. Возможно, это она выбрала меня. Для чего-то. Для чего? Время покажет.

Глава 2

Своего дедушку я не помню. Он вспоминается мне очень расплывчато, на уровне чувств, и ассоциируется с чем-то добрым, нежным, ласковым, заботливым. Дедушка. Казалось бы, одно простое слово из семи букв, а целый спектр эмоций вихрем пролетает в моей голове, и образы – добрая улыбка, большие мозолистые руки, склоненная набок голова, точь в точь, как у меня. Я тоже часто склоняю голову набок, отчего сильно бешу свою мать-отца своего любить она так и не научилась. Да и не успела – Павел Николаевич, папа моей мамы и мой дедушка, давший жизнь Нюсеньке и следом, мне, умер за несколько месяцев до моего трехлетия. Потому то и помню его я лишь образами и эмоциями, осознанно – не успела. Хотя, думаю, был бы он жив до сих пор, мы были бы с ним самыми лучшими друзьями во всей вселенной. Он умер быстро. Мама не рассказала мне подробности его смерти. Знаю только, что он не мучился, просто не проснулся утром и все. И что похоронили его рядом с его женой, моей бабушкой, Клавдией Петровной, которую я, к сожалению, не знаю, но уверена, что мы с ней тоже были бы очень близки. Мне очень жаль, что все вышло так, ведь в то время, когда мне было три, им было бы по пятьдесят девять, самый возраст для бабушки и дедушки…

После моего рождения, мама кое-как окончила одиннадцатый класс, получила аттестат о среднем образовании, и больше никуда не пошла. Павел Николаевич сумел только настоять на том, чтобы Нюся закончила хотя-бы какие-нибудь курсы. Нюся выбрала парикмахерские. Но по своей специальности не отработала ни дня. Мой дедушка помогал ей, как мог: и по хозяйству, и со мной – гулял со мной, и купал, и разводил смесь, потому что у моей мамы не было молока. Но молока не было не по причине какого-то заболевания, а по причине нежелания матери возиться с кормлением. Сейчас, оглядываясь назад, и по крупицам составляя свою детскую жизнь, я понимаю, что это к лучшему: неизвестно, как на моём здоровье отразилось бы грудное кормление. Моя мать, только оправившись от родов, вернулась к своему прежнему образу жизни: она пила, курила, не ночевала дома, а, вернувшись под утро, подходила ко мне, спящей, лежащей в своей кроватке, и целовала меня, дыша мне в нос прокуренным воздухом, отчего я сразу просыпалась. Так что, если дедушка ассоциируется у меня с нежностью и добром, то мама- с перегаром и перекошенным от злости лицом. Только один небольшой период из всего детства, связанный с мамой, вызывает у меня теплые эмоции. Тогда был папа. Мой папа. По крови он был мне не родной, а по сути – роднее всех родных. Из маминых рассказов я узнала, что, когда мне было всего два годика, мама встретила его, Вадима Дымова. Ему было двадцать три года. Ей – восемнадцать. Шёл 1994 год. «Лихие 90-е», как называют сейчас эти времена. Горбачев уже снял свои полномочия, и страной руководил первый президент России Борис Николаевич Ельцин. Страна снимала с себя сдерживающие оковы запретов и однообразия, правда, неумело, как могла. Люди пытались открывать своё дело, прогорали, срывались в пьянство или в преступность. Кооперативы, «ООО», «ОАО»– кто смог удержаться на плаву, попадал «под крышу» бандитов, которым нужно было отстёгивать ежемесячную дань, в противном случае, был риск увидеть на месте «своей точки» пепелище. Киноиндустрия стала кормить зрителя «чернухой», в которой отражалась суть жизни того времени. Стали появляться «челноки»– мужчины и женщины, покупали на рынках огромные клетчатые сумки и засовывали во вшитые к трусам карманы, деньги, занимаемые у многочисленной родни, или свои собственные, но последние сбережения, и отправлялись за товаром, благо, границы к тому времени были открыты. Люди массово вкладывались в акции. Теряли все вложения, и лечились, сидя у телевизора, под вещания Чумакова, а потом и Кашпировского.