Фёдор Богданович Клюге был поздним ребёнком у Богдана Клюге, горного инженера, потомка выходцев из Саксонии. В камнесамоцветное лето 1786 года маркшейдер Богдан Клюге приискал яшмы, порфиры и белую глину по левому берегу реки Бии, но яшмы и порфиры были слишком далеко от Колыванской шлифовальной фабрики, белую глину для стекольного завода было способней возить с Ажинской деревни, а потому со временем об этих приисках забыли все, кроме самого Клюге. Его сын Фёдор, увлечённый в детстве горным делом, поначалу хотел продолжить отцовское дело но, повзрослев, понял, что время приискателей давно прошло, да и слово прииск понемногу стало принимать иное значение, отсюда его охлаждение к юношеским мечтам и выбор другого пути.

И вот в его руках дело о частном прииске Поповых, но приискал то золото не Попов, а казённая партия под началом берггешворена 12 класса Александра Ермолаевича Фрезе. Поповы только выкупили у казны право разработки золота, но теперь никто уже не скажет, что это прииск партии нумер два министерства финансов, сейчас все говорят о нём не иначе, как прииск господ Поповых.

Клюге хотя и сохранил лютеранскую веру и понимал по-немецки, но изъяснялся плохо и был, в общем-то, совершенно русским человеком и российским чиновником, что было не удивительно – ведь он родился и вырос в российском городе Барнауле.

Презус, – председатель салаирской комиссии военного суда углубился в чтение.

«Томский губернский суд обревизовав дело взнесённое томским окружным судом о задавившемся якобы на приисках коммерции советников Поповых поселенце Негоденко с решительным приговором, утверждённым господином Томским губернатором, между прочим заключили: упущение бывшего заседателя Боровкова в не приглашении им к освидетельствованию мёртвого тела Негоденко понятых, в не разыскании причин багровых пятен, на оном оказавшихся и в опросе рабочих не каждого порознь, а многих в один раз».

Далее написано о безобразиях в организации госпиталя, который хозяева обязаны были учредить при прииске.

– Это уже не для меня, – подумал презус, – а для горного ревизора частных приисков.

Сутулов подождал, пока Клюге закончит чтение и сказал:

– Господин главный начальник заводов, который сейчас исполняет обязанности и гражданского губернатора, попросил нас помочь разобраться в этом деле. Приисковая полиция пока что не создана, а в губернской пьянство и мздоимство. Потому-то и Боровков следствие провёл спустя рукава. Конечно, время упущено, но поезжай, послушай, поспрашивай. Да, и возьми с собой прапорщика Никодимова. Он два года назад закончил тобольское военное училище и назначен к нам чиновником по особым поручениям. И проведи ревизию дел на прииске, – проговорил и, подумав, добавил, – а в госпитале в первую очередь. Всё равно это надо делать. Таким образом, все будут думать, что вы не убийство приехали расследовать, а госпиталь проверять. Это успокоит виновных в преступлении, что нам впопад, да и вас не так опасаться будут, а вы тем временем и главный вопрос решите.

На прииск Клюге с Никодимовым приехали в начале сентября, хотя тело Негоденко было обнаружено ещё в конце мая.

На прииске поверенный хозяина разместил их в только что построенной избе, рядом с бараком госпиталя. Изба предназначалась для лекаря Ивана Молостова – выпускника московской медицинско-хирургической академии, приехавшего на прииск за полмесяца до прибытия сюда Клюге и прапорщика Никодимова. Молостова здесь все звали доктором, хотя формально выпускники медицинско-хирургической академии, в отличие от выпускников университета, права на такое звание не имели.