– Саша, так из письма видно, – потирая руки, заговорил Престольский, который тоже впервые прочёл документ – Тут ясно, чёрным по белому написано, что они хотят договариваться. Вот же: «…процессы поиска оптимального решения во избежание возможных недоразумений». Они боятся. Хе-хе. А раз боятся и так резко изменили риторику, то очевидно же, что у этого Капризова полномочий побольше, чем у любого другого. Иначе бы прислали письмо от имени заместителя губернатора или ещё кого-нибудь. А тут он сам напрямую пишет. А раз такие полномочия, то кто их ему ещё мог дать, как не Москва?

Швед задумался. Его взгляд вновь упал на молодого человека с книжкой. Его спутница так и не появилась, а на столике вместо бокала с вином уже стояла чашка кофе.

– Поэтому предлагаю выработать стратегию заранее, – заключил Минусов. – Чтобы не было путаницы.

– Нас слишком много, – заметил Престольский. – Письмо не только же вам. Мы не успеем.

Минусов хитро усмехнулся.

– Те, которые другие, пусть думают сами. Нам что важно, господа? Чтобы мы нашли консенсус в своём кругу. И чем больше предложений и вопросов мы выдвинем, тем больше шансов поставить власть в тупик. А значит, и поиметь кое-чего. Если мы добьёмся грантов на наше развитие – пусть и как откупные, разумеется, – это уже большое дело. Плотина начинает прорываться уже от первой трещинки. И, главное, – массовость, массовость, господа. Нельзя забывать, что нас много, нас больше, чем тех, что за стенами замка сидят. И пусть они трепещут, зная об этом!

– Тогда я позвоню Стуликову и этим… ребятам из «Рассвета», – задумчиво проговорил Престольский. – И тогда мы выдадим свой список, как просят.

– Не нравится мне «Рассвет», Леонид, – с нажимом произнёс Минусов. – Всё дело могут испортить. Пока мы ведём себя мирно и интеллигентно, нам, видишь, сами писать будут. Но как только перегнём палку… А этот Стуликов – тот самый?

– Да, писатель.

– Он разве в городе? Вернулся? – удивился Швед.

– Да! – подтвердил Престольский. – Да он, кажется, никуда и не уезжал.

– Я слышал, будто он в Москву подался, – возразил Швед.

– Не знаю. А ты что же, всё интересуешься им? Или его поклонником стал? – с лукавством осведомился Престольский.

– С тех пор – нет. И никакой я его не поклонник. И книг его не люблю. Они воняют пошлостью и дилетантизмом. Главное, похвальбы там больно много, показного. Дескать, смотрите, что я думаю, а на самом деле уже сто раз до него всё это обговорено и обдумано было.

– А по поводу «Рассвета», – обратился к Минусову Престольский, – зря вы, Михаил Михайлович. Эти ребята нам ой как полезны!

Минусов посмотрел на собеседника непонимающим взглядом.

– Лёня, что ты такое говоришь? Зачем они? Для того чтобы драться на улице, как пьяные в кабаках? – Минусов выставил перед собой ладонь. – Пожалуйста, но это уже без меня как-нибудь. Я свою жизнь прожил и собираюсь дальше жить, только в том русле, в котором жили Сахаров, Щаранский, Солженицын. Эти люди должны стать для нас светочами на пути к свободам.

– Нет, необходимо действовать твёрже, – вдруг вставил, без особой, правда, жёсткости, Швед.

– Что вы имеете в виду? – даже как-то испугавшись, осведомился Минусов.

– А то, что те господа, которых вы назвали, вот этой самой мирной деятельностью, вот этим вот непротивлением злу и всё такое прочее так и не задушили гидру. Что, несмотря на смену вывески, мало что изменилось.

– Поясните, прошу вас, – подавшись вперёд, попросил Минусов.

Швед лукаво улыбнулся.

– Спроси вы меня о чём-нибудь таком хоть даже года два назад, я бы, может быть, и растолковал бы. Я был тогда большой охотник всем всё рассказывать, убеждать. Знаете, вроде как юношеский максимализм. Так, чтобы обязательно на мою точку зрения встали. Чтобы даже зауважали. Но сейчас, уважаемый Михал Михалыч, мне решительно наплевать!