Престольский был, что называется, местным сплетником и склочником. Также он с лёгкостью мог вжиться в роль агитатора или, скажем, дельца. Любой образ был для него почти что родным, если это касалось организации каких-нибудь мелких пакостей или провокаций. На большее он никогда не замахивался, ибо был в меру труслив и осторожен.

Страшно любящий деньги и за лишнюю копейку готовый, кажется, заложить родную мать, которая, по слухам, жила где-то в Смоленске, Престольский был до необыкновенности беден. Его часто можно было увидеть в домах у друзей и знакомых, где он унизительно клянчил денег, заверяя при этом, что скоро их непременно вернёт, и, разумеется, никогда не возвращал. Многие, завидев его лишь издали, старались тут же перейти на другую сторону улицы, чтобы только не встречаться с этим господином. Неожиданная встреча с Престольским каждому всегда обещала неприятные траты. А меж тем сам Лёня Ангельский, так звали его за глаза, пренебрежительно понижая фамилию в чине, встретив любого известного ему по имени человека, тут же бросался на свою жертву, как щука на требуху. И вскоре его и его нерасторопную жертву можно было увидеть сидящими в кафе за весьма нескромным столом, где уже хмельной Престольский не только уминал самые дорогие блюда, но и убеждал, что заплатить за него – обязанность приглашённой стороны, ибо он в скором будущем обязательно окажется полезен, а благосостояние угостившего его неизбежно возрастёт до астрономических размеров.

И что странно, никто не мог отказать Престольскому почти ни в чём. Имея весьма сомнительный внешний вид, Лёня Ангельский обладал каким-то магнетическим воздействием на окружающих. Кажется, только благодаря своему певучему голосу и нескольким примитивным ужимкам он мог втереться в доверие почти к любому. Но что ещё удивительней, каких-то особенных материальных выгод Престольский с этого не получал. В этом заключалась его беда и одновременно парадокс. Зато чем он всегда обладал в избытке, так это информацией. Обо всём и обо всех Престольский знал превосходно. Он располагал сведениями, у кого сегодня день рождения или свадьба, кто к кому ходит на ночь или кто подсидел на службе своего начальника и занял вместо него руководящий пост. В какой стране рожала жена высокопоставленного местного чиновника или кто из судей, сев за руль в нетрезвом виде, совершил наезд на пешехода и отделался лишь мелкой заметкой в газете. И за этой информацией к нему обращались. Обращались часто, и особенно тогда, когда обратившийся человек находился почти в безвыходном положении. Касалось ли это денежных вопросов или же интимных дел – не имело значения. Главное, что Престольский всегда мог сообщить нужные сведения, даже если событие существовало пока ещё только в виде первых слухов и неподтверждённых сплетен.

Именно поэтому Швед, несмотря на внешнее и откровенное отвращение к Лёне Ангельскому, не отвернулся от него в тот день и не сбежал, когда судьбе было угодно в буквальном смысле столкнуть их на улице.

Дело в том, что Швед в последнее время влачил весьма жалкое существование. Постоянных занятий у него не имелось, он перебивался редкими заработками, а появившийся вдруг на его пути Престольский весьма прозрачно обещал некое любопытное дело. Разумеется, он врал, говоря, что искал Шведа. Шведа давно никто не искал, да и не думал искать. Может быть, о нём и позабыли вовсе. Но эта ложь была невинна, ведь если бы Престольский в самом деле не желал видеть Александра Ильича, то мог бы просто промолчать или сбежать, сделав вид, что не узнал старого знакомого.