Так, или приблизительно так, вкратце можно было бы охарактеризовать внутреннее состояние Александра Ильича. В самом деле, последние два года его можно было встретить на улицах города именно в таком вот задумчивом и понуром состоянии. Длинное чёрное пальто зимой и чёрный «похоронный» костюм летом придавали его и без того высокой сутулой фигуре какую-то фантастическую худобу и угловатость. Растрёпанная рыжая борода, нечёсаные волнистые волосы цвета жжёной сиены издали походили на затухающий язычок пламени, который предсмертно мигал на головке уже обугленной и искривлённой спички. Глаза же, напротив, имея какой-то болотный цвет, были ясны, колки и живы, хоть сами ничего и не отражали, как у мертвеца. Чёрные брови, по обыкновению, были сведены и изгибались книзу, к острому и ноздреватому, но, впрочем, красивой формы носу.

О чём ещё думал Швед, когда бессмысленно блуждал по улицам города, угадать было невозможно. Да и думал ли он вообще о чём-то определённом? Скорее всего, все мысли его сводились к желчно-брезгливому отношению ко всему окружающему и окружающим. Обида на весь мир, презрение к глупым радостям общества, пустота в сердце, но главное, ненависть к самому себе за наивную веру в прекрасное будущее, которая его обманула, – по-видимому, именно такой спектр чувств преобладал в этом человеке в последнее время. Точно так же было и в тот день, когда произошла судьбоносная для него встреча.

Не доходя до конца улицы, выходящей на площадь Победы, – главную площадь Рошинска, которую, к слову сказать, Швед не любил из-за многолюдности и излишка воздуха, – он бессознательно свернул в первый подвернувшийся переулок. На углу четырёхэтажного дома, где из-под обвалившейся штукатурки на свет выглядывал щербатый кирпич, на него вдруг налетел толстый и низенький человек. Столкновение было настолько сильным и настолько неожиданным, что оба чуть не разлетелись по разные стороны тротуара. Швед даже ухватился за гремящую жестянкой водосточную трубу, чтобы не рухнуть.

– Саша! – восторженно воскликнул вдруг толстяк, приложив пухлую руку к груди. – Как замечательно, что я тебя встретил!

Швед в ответ долго всматривался в случайного встречного и наконец с неудовольствием констатировал:

– Леонид Престольский.

– Саша, – надув свои жирные губы, укорил толстяк, – ну зачем так официально? Что же ты начинаешь, в самом деле? Оставим прошлое, Саша!

Швед смотрел на Престольского с плохо скрываемой брезгливостью. А толстяк между тем оправился и, ловко подскочив, взял Александра Ильича под руку.

– Саша, тут такое дело, – заговорщически запел он, – я тебе звонил-звонил, искал тебя везде, но никак не мог найти. Где ты пропадал?

– Всё там же, – грубо ответил Швед, пытаясь высвободить руку.

– Неправда! Саша, это неправда! – голос у Престольского был сладким и мелодичным. – Искал тебя, искал… Ну пойдём!

– Куда? – удивился Швед.

– Как это куда? В «Адам». Там нас уже ждут.

– Кто?

– Один хороший человек, – Престольский тянул Шведа обратно вверх по улице. – Ты с ним лично не знаком. Даже странно, что ты с ним не знаком! Но главное, Саша, не в этом! Главное, мы кое-чего добились в своём деле, представляешь?

– В каком?! – выходя из себя, рявкнул Швед.

Престольский отпустил его руку и отошёл с нарочито испуганным взглядом.

– Нет, извини, но мы так не договоримся, – расстроенно отводя глаза, произнёс Престольский. – Я тебя честно приглашаю на заседание, а ты что же? Ругаться решил? Нет, Саша, так дела не делаются.

Швед несколько смягчился. Он давно и хорошо знал Престольского. Этого человека тридцати семи лет, на коротеньких толстых ножках, с чёрными стрижеными волосами и небритыми жирными щеками. Этого человека с уродливым, кривым ртом, крючковатым носом, в вечно поношенных джинсах и старом растянутом свитере. Этого человека, знавшего всё и обо всех в городе. Этого человека… Словом, этого мерзавца.