– …Жаль всё же, что такие дома пропадают. В центральной России в подобных усадьбах дворяне жили. А тут – простолюдины. (Вспомнил при этом дом Пушкина в Михайловском: очень скромный. Деревянный, одноэтажный…).

– А здесь, по сути, не было сословного деления. Не было и крепостного права. И бедности не было. Вы не найдёте здесь маленьких, тесных домишек, как в деревнях Центральной России. Дома все – большие, просторные. В два, а то и – три этажа. До революции здесь простые поморы, к примеру, пили регулярно кофе (старинные ручные кофемолки я потом видел в музеях Архангельска). Грамотность была почти поголовной. И в каждом доме была хотя бы одна книга. Большая, по тем временам, роскошь.

– ?! Да-а? Сразу же возникают вопросы: ЧТО это были за книги? И ГДЕ они сейчас?

– …Ну, я ведь уже говорила: край старообрядческий. И, если случалось, что книги или образа передать было не кому (а после революции это случалось и случается очень часто), старики, перед своею смертью, их сжигали.

– …Надо полагать: серьёзные и важные это были книги. Если уничтожить их – считалось меньшим злом, чем допустить их попадание в посторонние руки.

– Видимо – да…

(Позже я сделал несколько фото в молельной комнате. В доме старообрядцев. Образа там покрыты домоткаными, белыми холщовыми рушниками с северо-русской красной вышивкой. И вот на что я обратил внимание: в других регионах обычно вышивка на рушниках – лишь декор, украшение. Лютики там, цветочки… И вышитый рисунок на одном конце полотенца симметрично повторяется на другом. А ЗДЕСЬ НЕТ! Орнаменты на левом и правом концах – какие-то геометрические. Непонятные, таинственные. И – очень различные. Это, я полагаю, значит, что узоры эти, вероятно, несут в себе какой-то тайный, недоступный для непосвящённых смысл).

– А ты постоянно тут живёшь? – спросил я Лену.

– Нет. Я – не исключение. Живу в Архангельске. Сюда к родственникам приезжаю.

– А чем по жизни занимаешься?

– Художник-оформитель по диплому. А занимаюсь сейчас традиционным народным искусством. В основном – вышивкой. Маленькое ИП. Производим репродукции со старинных поморских оригиналов. Спрос – преимущественно у туристов. Охотников до местного этнического колорита. Небольшой, но стабильный доход. А ТЫ?

(…Вот, нарвался на вопрос! Ну, расскажи теперь ей, что ты живёшь на непостоянные заработки. Месяцами бродяжничаешь по всяким глухоманям от Баренцева моря до Байкала. От Северного Урала до Алтая. И воображаешь себя писателем. Которого, пока что, …почти не издают).

– Вот уж не думал, что в наше время кто-то ещё умеет вышивать – уклонился я от ответа на вопрос Лены.

– А я не вышиваю. Хоть и умею. Моё дело – поиск, подбор оригиналов для копирования, эскизы. В Кимже вот, по бабушкиным сундукам, кое – что сыскалось. А вышивает машина. Она – железная. В отличие от меня – (деликатно не стала настаивать на своём вопросе Лена).

За разговорами, меж тем, пришли к кресту.

Он стоит на высоком левом берегу Мезени. Довольно большой. На глаз – метра 4 высотой. Сразу же обратил внимание на то, что распятие порублено, повреждено. Лена рассказала мне, что некий …просветленный борец с религиозным мракобесием отрубил у распятия руки, голову и бросил обрубки в реку. …Но течением их не унесло. Они так и плавали неподалёку, пока люди их не увидели. (Величественная Мезень имеет одну существенную особенность: когда в океане начинается прилив, в нижнем течении реки тоже происходит прилив. Уровень воды понимается. И река начинает течь как бы – вспять). Плававшие фрагменты достали из воды и вернули на свои места. Но следы работы богоборческого топора заделывать не стали. (А у борца с «опиумом народа» потом у самого отнялись руки и ноги. И его дочь до сих пор ездит к этому обетному кресту. Замаливает грех отца).