Но Соседи не отвечали.

И даже окон не открывали.

Они не любили зиму.

Потому что снег.

Они и лето не любили.

Потому что солнце.

Они не любили ни дня, ни ночи:

Потому что все время нужно куда-то идти.

Или спать.

Но больше всего они не любили Боссе.

Он всегда задавал вопросы.

Почему снег мокрый?

А солнце жёлтое?

А лето горячее?

А осень мокрая?

Почему Соседи спят или идут?

И где именно это куда-то?

Соседи не знали ответов.

Потому что их ещё никто не придумал.

А Боссе придумал.

Но пока он ел варенье из снега.

И улыбался.

Тьюкуррпа одиннадцатая

Про силу воли

Иржи постигал глубины,

Зрил в корень.

Он садился в лодку,

В обычную лодку,

И плыл.

Он плыл и постигал.

Он брал с собой ведро без дна

И погружал его в пучину:

Самые разные вещи открывались Иржи,

Глазам его разным.

Внешним

И внутренним.

Вещи открывались,

А Иржи постигал.

Иржи постигал, а вещи открывались.

Иногда вещи казались непостижимыми.

Тогда Иржи убирал ведро

И брал лопату.

Он брал лопату

И шёл в сад,

Где долго, самоотверженно копал.

Ничто не могло укрыться от Иржи

В недрах.

Он зрил. И зрел,

Как зреют фрукты.

Иржи искал себя,

Но находил вещи.

А что там было за вещами,

Так то и вовсе не нашего ума дело.

Тьюкуррпа двенадцатая

Про Смерть

Однажды весь Имре вымер.

Решил посмотреть, каково это,

И весь вымер.

Таким и остался.

Где остался?

Там остался или здесь остался?

Каким таким?

И кто из оставшихся

Был Имре?

По какую сторону?

И по какую сторону чего?

Какие-то люди приходили в дом,

Ходили по его большим коммунальным кухням.

В кухнях сидел Имре.

В каждой.

Но это был уже другой Имре.

Вроде, тот же самый,

Но уже какой-то другой.

Не такой, как прежде.

Сидел,

Что-то рассказывал,

О чём-то спорил…

Много-много других Имре

В одинаковых коммунальных кухнях

Старого дома.

Потому что Имре…

Потому что Имре умер.

И остался.

Везде остался.

Разным.

И теперь сидел.

Или сидели.

Сидели Имре

На табурете.

Другие Имре,

Которые стали, когда Имре умер.

Такая вот философия.

Такое вечное возвращение.

Тьюкуррпа тринадцатая

Про цвергов

Цверги не выговаривали букву эР.

Это было трагедией и проблемой —

Ведь все самые любимые слова цвергов

Были связаны с этой буквой:

Ржавчина и рельсы,

Электричество и путепровод.

И сами цверги.

Какой смысл в жизни,

Если ты не можешь правильно

Произнести своё название,

То есть,

Определить себя в пространстве

И времени?!

И цверги были очень сердитыми.

И трогательными.

Они трогали пространство вокруг

И все время на что-то сердились.

И от этого всё, к чему они прикасались,

Становилось ржавым.

Ржавые столбы с электричеством.

Ржавые рельсы путепровода.

Ржавые трубы городских заводов.

И так все менялось.

И становилось – вокруг.

А на закате цверги часами

Сидели на ограждениях моста

И любовались

Натроганным и ржавым

Ландшафтом пригородных станций.

Тьюкуррпа четырнадцатая

Про Йосту и древесную рыбу

Йоста долго ходил тут и там.

Всё слонялся без дела,

Всё искал чего-то,

Кого-то высматривал.

Но места были нелюдимые.

Деревни были нелюдимые.

Города – так и вовсе

Ходили хмурые,

Землю под ногами разглядывали.

Никому до него не было дела.

Вовсе.

И Йоста решил идти совсем далеко.

Решил и пошел.

Долго шёл и шёл.

И ничего с ним не происходило.

Это в других историях

Всё время происходит то одно,

То другое.

А с Йостой не происходило.

Потом он пришёл в лес.

И пошёл его насквозь:

По оврагам, чащам,

По тропинкам каких-то зверей,

По ручьям и озёрам.

Так и вышел на поляну.

Дерево нашёл.

Высокое. Толстое.

С морщинами по всему стволу.

«Буду, говорит, палки из тебя ломать».

«Мне, говорит, надо».

А дерево молчит.

Дерево молчит,

А Йоста из него палки ломает.

Много наломал.

Очень много.

И сделал из них лестницу.

Приставил к стволу дерева

И полез.

Так оно и было:

Йоста на дерево лезет,