Я не могла понять, когда именно они оказались рядом, потому что подошли они совершенно бесшумно. Я терялась в догадках, как долго император следил за нашим спором и как много он услышал.

Увидев Сюаньлина, я выдохнула с облегчением. От охватившего меня счастья я готова была расплакаться.

Фэй Хуа поначалу растерялась, но потом поспешно развернулась и опустилась на колени.

– Приветствую вас, государь, приветствую, государыня.

Все наши служанки и евнухи тоже опустились на землю и склонили головы. Не обращая на них внимания, Сюаньлин подошел прямо ко мне и помог подняться.

– Ты редко так ярко одеваешься, – сказал он, одаривая меня нежным взглядом.

Я встала рядом с ним и, ничего не говоря, ласково улыбнулась в ответ.

Император велел наложнице Хуа и всем остальным подняться, после чего снова повернулся ко мне.

– Я издалека услышал, как кто-то поет, но не думал, что увижу здесь тебя, – сказав это, он покосился на старшую наложницу. – Сегодня стало прохладнее, удушающая жара прошла. Видимо, поэтому многие вышли прогуляться.

Судя по дернувшимся уголкам изящного рта, наложница Хуа хотела отреагировать на замечание императора, но в последний момент передумала и сменила тему:

– Ваше Величество, вы прогуливаетесь после утренней аудиенции? Вы, наверное, устали?

Сюаньлин ответил не сразу. Наложнице Хуа пришлось немного понервничать, прежде чем император вежливо улыбнулся и сказал:

– Сейчас еще раннее утро. Неужели моя дорогая Хуа уже утомилась?

Я рассмеялась, привлекая внимание императора.

– Ваше Величество, как хорошо, что вы проходили неподалеку. Мы с матушкой Хуа как раз наслаждались пением сестренки Ань.

Император крепко сжал мою руку и спросил у Хуа:

– Правда?

Наложница Хуа, которая никак не могла найти достойный выход из сложившейся ситуации, немного расслабилась, услышав вопрос государя.

– Мне кажется, что сюаньши Ань очень красиво поет, – ответила она, натянуто улыбнувшись.

Сюаньлин обратил свой взор на Линжун, и его лицо вдруг осветила добрая улыбка.

– Я был слишком далеко, чтобы расслышать твое пение. Не могла бы ты еще раз спеть?

Я постаралась взглядом приободрить Линжун. Она тихонько вздохнула, а потом решительно кивнула. Слегка покашляв, чтобы прочистить горло, она запела.

Когда я слушала пение Линжун, я представляла лотосы, покачивающиеся на поверхности пруда. Ее голос был таким же сочным и ярким. Он был освежающим и в то же время пьянящим, как легкий ветерок, гоняющий ряску по водной глади. Голос Линжун проникал в самое нутро. Мне казалось, что все внутри меня то поднималось, когда она брала высокие ноты, то опускалось, когда тональность становилась ниже. Высокие ноты в исполнении моей подруги были столь же прекрасны, как звон горного хрусталя. Как ивовый пух весной, как нить шелкопряда – мелодия бесконечно вилась и кружилась в воздухе. Она была наполнена любовью и ненавистью, теплом и холодом. Мне казалось, что я всей кожей впитываю чарующие звуки. Нежная прохлада окутывала мою душу, даря неописуемое наслаждение. Пение Линжун не было похоже на то, что мы привыкли слышать. Я могла бы сравнить его только «со звуком разбившегося нефрита с горы Куньлунь да блеском росы на лепестках орхидеи» [13].

Даже я, уже не раз слышавшая, как поет Линжун, была потрясена. Меня охватило чувство благодарности за то, что я могу насладиться звучанием ее голоса. Ее пение было такое же нежное, как трель соловья, мягкое, как тончайший шелк, чистое, как родниковая вода, ласковое, как поцелуй возлюбленного. Я позабыла обо всем на свете. Мне хотелось окунуться с головой в эти звуки и остаться среди них навсегда.