У Арсения Александровича только что был Исаков-старший. Директор успокоил его: все в порядке, Боря жив-здоров, но дома жить не хочет… Исакова-старшего, надо сказать, это успокоило не очень.

– Что ты, как педагог, в этой ситуации должен и обязан был сделать?! – возмущенным шепотом выговаривал в ванной Сане отец.

Саня присел на ребро ванны и сонно спросил:

– Что?

– Снять конфликт, объяснить мальчику, что он не прав!

– А если он прав?

– Даже если он прав, ты, ради мира в семье, должен был…

– Зачем?! – вскочил Саня. Сон его прошел, он готов был спорить.

А директор школы спорить не хотел: чего уж теперь спорить, после драки кулаками махать… Он только посмотрел на сына долгим отчаявшимся взглядом.

Отчаяние его проистекало из того, что сын-учитель не понимает самых простых истин:

первое: есть дети и есть взрослые. Взрослые – это взрослые. А дети – это всего лишь дети, неужели непонятно?

второе: дети ни за что не отвечают и живут себе припеваючи. Взрослые отвечают за все. И за детей, между прочим, тоже!

третье: поэтому, даже если взрослые и бывают не правы в отдельных (редких) случаях, то они все равно правы. Потому что они взрослые, они – хозяева мира!

четвертое: а дети пока только растут и ничего в мире не понимают. Что они знают о жизни? Да ничего они не знают, кроме того, что написано в учебниках. Да и то, что написано в учебниках, будем откровенны, они знают не то чтобы очень! А туда же – в судьи: то им не так, это им не так, умникам! Судить-то легко, а попробовали бы сами…

– Попробуют, не волнуйся! – пообещал Саня директору школы.

Нет, сын был решительно неисправим. Арсений Александрович вздохнул и отправился спать. Он ведь тоже провел нынче бессонную ночь.

– Жареный петух тебя еще не клевал в это самое место… – с грустью пробормотал он. – Вот будет у тебя самого сын, я погляжу, что ты тогда скажешь.

На следующий день Саня впервые в жизни поссорился с Аристотелем.

– Бросьте вы! – покачал головой историк, посвященный в суть Бориной истории. – Он сын своего отца. Только он этого еще не понял.

– Неправда! – горячо возразил Саня. – Вы не понимаете!..

– Кабы… – вздохнул Аристотель.

– Ну почему, почему вы так говорите?! Борька – замечательный человек, он всегда за всех…

– Это у него от хорошей жизни, – махнул рукой историк. – Сытый, ухоженный, беды не нюхавший…

– Ну да! – взъелся Саня. – Жареный петух его не клевал, да? Это мы уже слышали!

Аристотель прищурился, внимательно посмотрел на Саню.

– Нехорошо, конечно, но хочешь пари?

– Какое?

– Я утверждаю, что гордому, мятежному юноше Исакову двух недель вполне хватит, чтоб осознать свою ошибку и вернуться в лоно родной семьи…

– Матвей! – укоризненно вмешался Арсений Александрович.

– Спорим! – яростно согласился Саня. – Кто проиграл – уходит из школы заведовать овощебазой!

– Ну уж нет! – усмехнулся Аристотель. – Это – уволь…

– Боитесь? – торжествовал Саня.

– Тебя, дурака, жалко… – вздохнул Аристотель.

И Саня вдруг подумал, что Матвей Иванович стал старым, а ведь раньше все понимал… Печально стало Сане.

– Сегодня тридцатое сентября, запоминайте, Матвей Иванович, – сказал он.

И опять пришла долгожданная суббота. В полночь небо над лесом вызвездило. Ясное, большое, оно стояло над головой…

– Сан Сенич… – позвал в тишине Толик Адыев. – А ведь правда, там кто-то есть?.. – Он лежал навзничь посреди поляны и пристально смотрел в небо, будто хотел разглядеть этого «кого-то» немедленно. – Может, сейчас тоже смотрит на нас и мучается, есть мы или нет?..

Это начинались лесные разговоры: ночь, огонь— можно говорить, не боясь, что посмеются, покрутят пальцем у виска…