Думая об опасениях Лили, Пьер понимал, что ей никогда не удастся вписаться в их семью. Да и зачем? Отношения его с отцом были холодно отстраненными. Пьер никак от него не зависел материально и мог не считаться с его мнением. Он, конечно, был единственным наследником, но даже за все золото мира не стал бы подчиняться человеку, дороги с которым у него разошлись много лет назад. Ему было очевидно, что, несмотря на все достоинства Лили, отец будет ее презирать так же, как любого человека «неблагородных кровей». Совсем другое дело – мать. Возможно, не будь в их семье стольких условностей, эти две женщины могли бы подружиться. Они в чем-то были даже похожи: обе были умны, энергичны и обеим было тесно в рамках той роли, которая была им отведена обществом. Но, все-таки, Пьеру было сложно представить дружбу между сдержанной и даже немного сухой матерью и открытой и порывистой Лили. Он только надеялся, что мать будет вести себя цивилизованно и вежливо, а его будущая жена поймет, что от новых родственников не надо ждать тепла или любви, а надо просто принимать их образ жизни и стиль общения, как данность, в те редкие случаи, когда им придется общаться.

Хотя Лили и согласилась стать его женой, но еще пару недель Пьер ждал приглашения в дом Бонэ, чтобы поговорить с ее родителями. Он ее не торопил, но в глубине души был несколько обеспокоен, понимая, что Лили не решается сказать им о своем решении. Наконец день встречи был назначен, в воскресенье он должен был у них обедать. Это не был званный обед, должна была быть только семья.

– Ты нервничаешь? – спросила его Лили, открыв дверь и беря у него букет роз, предназначенный ее матери.

– Заметно?

– Немного заметно, – улыбнулась она. – Гарантирую, что тебя здесь не съедят.

Действительно не съели. Этот дом понравился ему с первого взгляда. Про интерьер можно было сказать, что он, скорее, элегантный, нежели богатый. Здесь не было никакой вычурности: спокойная темная мебель, много картин на стенах. В центе комнаты два больших низких дивана с множеством цветных подушек, на полу большой ковер с восточным орнаментом. Все здесь было дружелюбным, располагало к отдыху и расслаблению.

То, что происходило за столом, тоже разительно отличалось от того, к чему он привык в своей семье. Это было веселое застолье без особых церемоний. Никаких слуг в униформе, приносивших и уносивших бесконечные перемены блюд. Стол был накрыт изысканно и обильно. Каждый брал, что хотел, а служанка появлялась только тогда, когда нужно было унести пустые тарелки и принести полные. Практически сразу Пьер почувствовал гостеприимство этого дома: ему улыбались, расспрашивали о его работе, слушали с искренним интересом.

Его не смущало даже то, что младшие сестры Лили – двенадцатилетняя Адель и десятилетняя Розали с нескрываемым интересом рассматривали его, не особо заботясь о приличиях. Он подмигнул младшей, и та прыснула со смеха, получив замечание от матери, которая пыталась казаться строгой, но, на самом деле, не особо переживала, что ее дочери могут гостю показаться невоспитанными. Во всем этом женском мире царил господин Бонэ, мужчина чуть за пятьдесят, с крупными чертами лица и большими глазами такого же цвета, как у Лили. Когда отец и дочь сидели рядом, то было видно, что они похожи не только цветом глаз, но и чем-то неуловимым, что кроется не во внешности, а значительно глубже – в чертах характера, в способе мыслить, в реакции на окружающих. Было очевидно, что Лили – папина любимица: он внимательно слушал, что она говорила, кивал в знак согласия, и в его взгляде Пьер увидел то, чего никогда не было у его собственного отца – гордости творца за свое произведение. Лазар Бонэ снисходительно следил за щебетом своих мелких пташек, отпускал немного ироничные замечания, но, когда они уж слишком расшалились, то одного движения его бровей было достаточно, чтобы за столом ненадолго воцарилась чинная тишина.