– Ага. И завтра тоже.

– Уже готов?

– А что будет завтра?

– Как что? Нужно сдать доклад по медицинской этике.

– Да, я его еще на прошлой неделе написал.

– Ну ты даешь! По ночам, что ли, пишешь?

      Брэзен улыбнулся.

– Бывает.

      Приятели помолчали. Обучение давалось тяжело. Каждую свободную минуту хотелось использовать, урвать хоть секунду, чтобы потратить ее на такой необходимый отдых. Время было драгоценно, и на разговоры тратить его не хотелось. Так они и сидели, обессилев, на скамейках. Только прохладный осенний ветер проходился по уставшим лицам. Каждый думал о чем-то своем: кто-то о подготовке к докладу, кто-то о вечерней смене, но было в их мыслях и общее, ведь и они сами были похожи. Вскоре им предстояло стать врачами.

Вяло потянувшись, Брэзен вошел в кухню. Плюхнувшись на расшатанный деревянный стул, он потер глаза в попытке проснуться. Размеренность утра нарушал свисток, оповещавший о том, что вода уже давно вскипела. Брэзен приподнялся со своего места, когда на его плечо легла теплая рука.

– Не вставай, я сама.

– Да я бы сам…

– Не спорь с матерью. Ты вон и так работаешь, а я целыми днями дома сижу, старая развалина. Дай хоть чаю тебе сделать.

      С этими словами невысокая, хрупкая женщина в годах подхватила чайник и стала мастерски разливать кипяток по двум фарфоровым чашкам. Хоть чашки и сделаны из фарфора, но были довольно старыми. Это было видно даже невооруженным взглядом: рисунок давно стерся, и сейчас уже было невозможно понять, что же на них было изображено. От красных астр остались лишь следы красных красок.

      То же можно было сказать и обо всей кухне. Все предметы, теснившиеся в ней, были ветхими, но было видно, что о них заботились и то и дело чинили. На столе видны металлические скобы, комод отливал блеском – его не так давно лакировали. И даже на уже желтоватых шторах можно было заметить филигранный шов, сделанный, очевидно, аккуратной женской рукой.

– Тебе нельзя напрягаться, врач же говорил. Тебе лежать нужно, а не по хозяйству хлопотать.

– Я и так днями только и делаю, что лежу.

– Вот и хорошо, здоровье беречь нужно.

      С этими словами Брэзен, быстро поцеловав мать в макушку, забрал у нее чашки и поставил на стол.

– Садись, а я еду достану.

      Уже спустя пару минут на столе появились масло, хлеб, вареные яйца и немного сыра.

      Достав снедь, Брэзен вернулся на место, прильнув к кружке. Горячий чай приятно разлился по ещё скованному ото сна горлу. Взяв небольшой кусок хлеба, он размазал по нему масло и стал медленно его уминать. Время словно застыло, казалось, сонным был даже воздух. В окно проникали тусклые лучи солнца, возвещавшие о раннем утре.

      Внезапно это тихое утро пронзил раскатистый кашель. Ода согнулась пополам в попытках унять его.

– Опять кашель. Ты принимала таблетки?

      Брэзен встревоженно подался вперед.

– Да-да, не волнуйся. Принимала. Это скоро пройдет.

      Некоторое время спустя кашель действительно стих. Брэзен еще какое-то время взволнованно вглядывался в лицо матери. Удостоверившись, что приступ действительно позади, он протянул ей хлеб с намазанным маслом и увесистым куском сыра.

– Держи. Тебе нужно больше есть.

– Спасибо. Детка, а ты не опаздываешь?

– Я же просил меня так не называть, мне ведь двадцать девять, как-никак.

– Прости-прости. Привычка.

– Но ты права, я действительно уже опаздываю.

      С этими словами Брэзен вскочил, запихивая в рот остатки бутерброда, и понесся в спальню. Быстро натянув форму, подхватив кожаный саквояж (подарок Оды на выпуск из университета), он бросился на улицу.