– Намек понял. Тогда грейпфрутовый?

– Лучше – лимонный. Но не сейчас. Сейчас нежно возьмите меня под руку и идем к машине: темно-синий «фолькс». Крутов нас ждет.

Девушка обаятельно улыбалась, слова произносила тихо и задушевно, словно завлекала меня в постель величиной с Сахару. И это правильно: случайные «уши», вроде девчонок-малолеток, реагируют не на смысл слов, а на тон, каким они сказаны, и если слова «боковым слухом» часто не улавливаются вовсе, то тон – всегда. И что они решат? Что к куцему мужичку подкатила шикарная телка «по договоренке», видать, от мужа гуляет, повлекла его в свою тачку, судя по прикиду, «разгонную», и отвалила с шиком.

То, что ход их мыслей я смоделировал правильно, доказывали теперь уже прямые, оценивающие взгляды подружек, направленные нам в спины: надо же, альфонс не альфонс, а за ним такая краля подкатила! Видно, в штанах что-то особенное! Знали бы эти милые крошки, что перед ними сейчас сам «маньяк-душитель», поперхнулись бы своим мороженым!

Девушка села за руль, с шиком отъехала и повела машину по бесконечной анфиладе московских переулков так лихо, что я сразу произвел ее из Насти в Анастасию. На таких «американских горках» любой хвост отвалится сам собой. Подумалось: умеет Крутов подбирать кадры… Но мысль сию я тут же отбросил, как отдающую завистью. Зачем мне это?

То, что Анастасия порулила не в управу, я догадался; ну что ж, Крутов генерал, ему виднее.

Вышли мы в Замоскворечье. Проскочили хитрой чередой проходных, через реконструируемые дома, пока не впилились в обитую допотопным дерматином дверцу заброшенного, прошлого века, купеческого домины за литой, проломанной во многих местах оградой. На стук открыл сторож, бегло оглядел нас, пропустил, прикрывая дверь; двигал он ее слишком тяжело, чтобы не закралась мысль: под дерматином, содранном с натуральной двери пятидесятых, укрывалось литое пуленепробиваемое сооружение.

По запущенной лестничке поднялись на второй этаж. Девушка пропустила меня через «приемную», открыла дверь в кабинет. Доложила:

– Доставила.

– Хорошо. Хвосты?

– Чисто.

– Были или сбросила?

– Не было.

– Подожди внизу.

– Есть.

Как только дверь за девушкой закрылась, Крутов встал из-за стола, подошел ко мне, мы крепко пожали руки.

Игорь указал жестом на два старых, годов шестидесятых, кресла у журнального столика в углу. Расселись.

Крутов погрузнел, заматерел. Плечи у него и раньше были немаленькие, теперь – казались вовсе огромными; белоснежная сорочка от Босса, галстук и костюм от Версаче, туфли от Армани – все это сидело на Игоре так, словно он носил сие великолепие не то что сызмальства, но родился в нем. Легкие отклонения от принятого «протокольного» стиля только подчер-кивали респектабельность: вещь для человека, а не человек для вещи. Перехватив мой взгляд, насмешливо бросил:

– Хорош?

– Как икона.

– Клиент пошел солидный. Нужно соответствовать.

– Понимаю.

– Коньячку? Для разговора?

– Соточку.

Крутов выудил из-под кресла початую бутылку любимого им великовозрастного коньяка «Армения», разлил по двум простым советским «слезным» стаканам.

– Закусить?

– Чтобы коньяк испортить?

– Это верно. За встречу.

Мы стукнулись донышками, неспешно выцедили янтарную жидкость. Закурили.

– Убитая девчонка у тебя в квартире – ведь не причина, а следствие, так? – Крутов испытующе смотрел на меня желтыми тигриными глазами. Вот взгляд у него не изменился, это точно.

– Так.

Игорь затянулся, выдохнул:

– Рассказывай.

– Рассказывать? Лучше я буду спрашивать.

– Это как знаешь. Мне нужно знать только одно: нынешняя подстава связана с твоим прошлым?