и в то, что все важные речи должны быть длинными.

Я не верю в спасение экстатической песней,

в неизлечимость душевных болезней.

Я не верю в систему, спасающую прохожих,

и в рубашку, которая ближе к коже.

Я не верю в статуи и ограды.

И в то, что нельзя обойтись без разврата.

Не верю в конкуренцию и пирамиду Маслоу.

Вы помните, отчего Луций стал ослом?

Однажды мы с ним говорили о нашем времени.

Он сказал из далёкого древнего Рима:

«Non progredi est regredi».

Но эти слова, как снег, пролетали мимо.

Vice versa

Не ищите иного смысла

даже в толике едких фраз.

Маска спала и ширма свисла —

я уже не смущаюсь вас.

Это – странный порыв к защите

для споткнувшихся от преград.

И, пожалуйста, не ищите,

где кончается маскарад.

Мой критик, мой друг, кроме вас никого родней. Мне

не верилось: вы ли сказали все те слова?

Пять дней я была в каком-то оцепенении,

и вновь ошибаюсь, и, стало быть, я жива.

Я вам говорю и пишу из таких отрезков,

что вряд ли когда-нибудь перерастут в пути.

Здесь ветер в лицо: морозный, сухой и резкий,

но это не значит, что я не могу идти.

Все дни в моём сердце страшней, чем в пустой квартире.

Сегодня – как в тёмной квартире с двойным окном.

Вы вынесли, как приговор, «дважды два – четыре»,

плеснули водой, что когда-то была вином.

Вы дали понять мне, что я не из тех младенцев,

которых целует в маковку Аполлон.

Бездарность выходит из детства. А если детство

явилось само к бездарности на поклон?

Во сне мне привиделся бег карусели вечной,

внизу – сто барханов, оазисов, рек и миль.

Но в городе крылья казались мешком заплечным,

и мне не понравилось жить, как живёт весь мир.

Тогда поняла, что на свете есть злой обычай,

все песни небес превращающий в кутерьму.