После многочисленных отсрочек и задержек, которые держали нас на грани надежды и отчаяния, начало восстания было намечено на день или, вернее, ночь кануна Рождества, когда предположительно все комиссары будут поголовно пьяны.

Нетрудно вообразить нетерпение, с каким ожидали мы тот день. Но были задержки ещё по неизвестной причине, и мы падали духом, ибо с каждым днём росла для нас вероятность быть расстрелянными или умерщвлёнными иным беспощадным способом. ЧК вполне была способна решить внезапно, что самое лучшее время привести приговор в исполнение как раз в канун Рождества, дабы внушить ещё больший ужас обывателям и отравить им праздники. Этот ход событий был тем более вероятен, что на Рождество тюремная охрана обычно напивалась и устанавливала свой порядок касательно «контрреволюционеров и врагов пролетариата». Кроме того, тот факт, что в заговоре были задействованы рабочие, вселял в меня опасения, не найдутся ли среди них предатели, готовые продать нас большевикам.

Основные силы организации были представлены бывшими офицерами старой армии, более молодым местным поколением и частью Красного гарнизона под командованием нового офицера Осипова^>(14).

3-го января через нашу секретную службу оповещения поступила приятное известие: срок восстания назначен на день св. Епифания, 6-е января, важный в России праздник. Ночь на Епифания, по вере, полна таинственного смысла; в сёлах все ворота, окна, двери отмечаются крестами, а девушки гадают о судьбе и женихах.

Нам обещали, что утром 6-го, что приходилось на воскресенье, наша тюрьма будет взята приступом и нас освободят.

Так вырисовывался не только час нашего скорого освобождения, но и триумфа Белого движения, свободы, порядка и христианских идей над тёмными силами большевизма.

Я полностью признаюсь, нас радовало ожидание того сладкого момента, когда мы сможем отомстить исчадиям ада за всё зло, причинённое нам, нашим ближним и нашей стране.

Напряжённое беспокойство, с которым мы сидели и ждали, нетрудно вообразить; что-то могло пойти не так, самые непредвиденные обстоятельства могли возникнуть в самый последний момент. Однако никто не сомневался ни минуты, что Белые победят большевиков, и наша уверенность в успехе была абсолютной.

Вечером провели собрание и разработали план действий, распределив обязанности для каждого из нас на случай, если вдруг придётся принять участие в сражении. Утро 6-го выдалось ясным и слегка морозным. Во время нашей утренней прогулки по тюремному двору была получена очередная «почта», через лавку, с известием о том, что тюрьма всю ночь была под окружением спецподразделения Белых с целью предотвращения любых возможных репрессий в отношении заключённых со стороны Красной охраны, и что атака начнётся в десять.

Тюремный комиссар, как бы в предчувствии, будто что-то замышляется, беспокойно бродил среди заключённых. Наконец он остановился, собрал вокруг себя группу, наподобие митинга, и начал длинную бессвязную и весьма глупую речь. Говорил, что в тюрьме обнаружился грипп-испанка, и двое из отдела преступников умерли накануне, так что всякие сношения с внешним миром отныне запрещены. Доставка пищи из дому также. Нам предстоит довольствоваться тюремной пищей. В сущности, для нас это означало приговор к голодной смерти.

– Вам не следует порицать Правительство рабочих и крестьян, – вкрадчиво говорил он, – за все несчастья и лишения, что обрушились на страну. Вините историю.

«Вы только послушайте его! Кто он такой, что б вешать вину за все грехи его бандитов-парней на историю? – думал я про себя. – Ничего, головорез, через пару часов ты будешь болтаться на ближайшем тополе».