Профессор утих.

– Отпустите его, Эрбит. Черт с вами, наглец! Выкладывайте, с чем приехали, но не больше двух минут! Не больше двух! – устало опустился на ступеньки, прикрыв шляпой по-старчески трясущийся подбородок.

Молодой человек вновь присел на край клумбы, кратко представился:

– Тонни Кляйн, центральная пресса.

Его взъерошенный вид неожиданно развеселил Дворецки:

– Надо же! – хихикнул он и на вопросительный взгляд репортёра продолжил. – Здорово разыграли своё появление, далеко пойдёте! – и уже сквозь смех. – Что ж это, молодой человек, давно ли современная пресса окончательно плюнула на правила приличия?

– Пресса здесь ни причём, – ответил парень. Он снова улыбался, но теперь с нескрываемой иронией. – Иначе бы ничего не вышло из моего визита. Я знаю, как вы умеете выдворять любопытных. А потом, я на самом деле устал за вами гоняться: Новая Зеландия, Мадагаскар, Швеция, Южная Америка, Ямайка, Австралия и всё это за какие-то шесть месяцев. Поверьте, такая нагрузка опасна даже для агента прессы. Возьмите, хотя бы, к примеру, моего беднягу «Ситроен» … И как вы умудряетесь со всей лабораторией, а?

Профессор сделал вид, что не заметил вопроса:

– Да, наглости вам не занимать! Кстати, я не подозревал ранее, что наглый писака может быть оригинален. Этим вы мне всё больше нравитесь, – и добавил, – да… Думаю, что одно небольшое интервью делу не повредит. Прошу, следуйте за мной.

***

– Знаете ли, – профессор откинулся на спинку кресла, – глупо вести споры о присутствии или отсутствии импринтинга у человека. Он есть. В противном случае, каждый из нас и к десяти годам от роду не уразумел бы, что без штанишек ходить нехорошо. И он гораздо быстрее протекает, чем думает большинство психологов. Но выработанная импринтингом в первые годы жизни каждого из нас потребность в психологическом и физическом самосовершенствовании активно действует вплоть до возраста Иисуса Христа, и даже более того. А у некоторых сохраняется на всю жизнь. Но это уже, как вы понимаете, способность свойственная только гениям.

Профессор, заскрипев креслом, встал.

– Господин Дворецки, – Тонни торопился, видя, как тот теряет интерес к разговору, с каждой минутой все более углубляясь в себя. – В чём ваша личная заинтересованность в проблемах импринтинга?

– Ни в чём, меня давно уже не интересуют его проблемы. Более, я не никогда не видел и сейчас не вижу в нём каких бы то ни было проблем. Похоже, вы формировали свои вопросы не только на устаревшей, но и на однозначно неверной информации обо мне.

– Признаюсь, здесь вы правы, – Тонни с сожалением развёл руками. – Газетные вырезки пятидесятилетней давности, это всё, чем я располагаю на сегодняшний день. И, пожалуй, плюс к этому ещё несколько знакомств в государственных ведомствах, которые заинтриговали меня вашей персоной.

– Можете не раскрываться, – перебил его Дворецки, – в любом случае вы наживаете себе серьёзные проблемы.

– Я знаю, – сохраняя прежнее спокойствие, ответил Кляйн. – Тем не менее, именно я нахожусь здесь, прямо перед вами. И благодаря своей врождённой простоте, вновь сую свой длинный нос туда, куда не следует, надеясь вновь его вовремя убрать. Как, то и было всегда. Поэтому, профессор, ответьте, пожалуйста: если не вопросами импринтинга, то чем вы занимаетесь сегодня?

– Экспериментальной генетикой, молодой человек. Это куда более увлекательное занятие, чем психология и психиатрия. Хотя, стоит признаться, когда-то давно весьма увлечённый ими, я тоже кое-чего сумел добиться.

Тонни Кляйн подался всем телом вперёд в ожидании разъяснений.

Профессор встал, подошёл к кондиционеру и, выключив его, продолжил: