Через две недели одиночества Настя стала невероятно болтлива, она почти все время что-то говорила, говорила сама с собой, с Пятницей, с мачтой, с ветром, с командой дальних кораблей, которые белыми облаками проплывали по самому краю горизонта. Пришло время и Анастасия догадалась, что одноименная шхуна болтается очень далеко от главных морских путей и тогда перестала надеяться на встречу с кораблями-облаками, гораздо мягче стали её напутственные слова команде удаляющегося «облака». И все реже она вглядывалась в искрящуюся голубую даль.

Подходил к концу «медовый месяц» одиночного плавания. Месяц тупого однообразия и тихого отчаяния. Тридцать дней невероятной скуки. Все прелести жизни, которые Настя успела открыть для себя на второй, самый счастливый день плавания были завалены стопудовой апатией. Она невероятно устала от корабельного образа жизни: тяжелый подъем с легкого похмелья в час дня, когда солнце уже подбирается к зениту. Затем кормление прожорливого Пятницы и одновременное кормление себя. Борьба со скукой, тоской, отчаянием забирает почти все силы и время. Не успевает Настя оглянуться по сторонам, как подходит время очередного кормления, а после него (так уж приучил Настю ленивый Пятница) – легкий релакс, там же, не отходя от обеденной зоны. Проснувшись через час-полтора, тупая и вялая Настя нечеловечески смотрит вдаль. Долго. Потом вздыхает печально. Вздыхает тоже долго… Так незаметно, за вздохами и вглядыванием вдаль подкрадывается ужин. После ужина еще немного поглядеть вдаль, пока небо не порозовеет от уставшего солнца. Не забыть тяжело вздохнуть в конце обзора и попрощаться на всякий случай с солнцем, небом, океаном. Дальше короткие приготовления ко сну: загнать в каюту Пятницу, отмерить успокоительную дозу рома и постараться прогнать ежевечерние мысли о том, что беда случится именно этой ночью. И хотя «Анастасия» уже целый месяц бороздила просторы ночного океана, избегая столкновения и не попадая в шторм, но для Насти 30-ая ночь была такая же последняя и страшная, как и первая. Все также с наступлением темноты пробуждались морские призраки, невидимые, но почти реальные. Каждую ночь они тихонько царапались в Настину дверь, толкали её, проверяя, не забыла ли теплая и живая девушка закрыть дверь на замок. И еле слышно стонали, то жалобно, то злобно, прося и требуя открыть.

Спасалась от них Настя проверенным «ромовым оберегом». Действовал он безотказно, но не устраняя причину страхов, а лишь временно притупляя слух и богатое воображение, которое по-своему толковало скрип рассохшегося дерева, хлопанье парусов, завывание ветра, шуршание серых крыс и трение воды о борт судна, всё то, что совершенно не пугало днем.

К рому Настя чувствовала все нарастающую привязанность, ощущения страшили и удивляли, но отказаться от рюмки на сон грядущий она не могла, по причине страха перед ночными монстрами. Но скоро к выдуманной опасности, живущей в больном воображении добавилась реальная – тень долгой и мучительной смерти от обезвоживания. Слишком поздно поняла Настя, что пресная вода в море – это жизнь. Рукотворный дождь и неэкономное расходование воды в хозяйственных целях привели к тому, что парусник «Анастасия» мог превратиться в плавучую пустыню в сердце бескрайнего океана соленой воды. Человек и собака будут мучиться от жажды, высыхать изнутри, погибая медленно среди ясного дня, когда лазурная гладь искрится миллионами жизнерадостных зайчиков и так хочется радоваться и жить.

Настя представляла себе эту картину довольно ясно и грамотно. Владимир знал о море всё. Кое-чем успел поделиться с молодой женой. Одна из последних запоминающихся лекций была как раз на тему: «Как плохо в море без воды». Истории были ужасными, по большой части с трагическими финалами, которым предшествовали долгие, бесполезные мучения: люди, обезумев от жажды, пили кровь, морскую воду, мочу и все равно умирали, предварительно сойдя с ума. Некоторых, правда, спасали, и если высохшие, полубезумные скелеты не умирали по дороге домой – то жили бесконечно долго и до самой смерти страдали от подорванного здоровья и тяжелых воспоминаний.