Горящие глаза Жака смотрели на меня в упор. Я подумал, что он делится со мной отнюдь не отвлечёнными мыслями, похоже, он сам пережил многое из того, о чём рассказывает. Если его целью было привести меня в смятение, то ему это удалось.

Внезапно у Жака зазвонил мобильный телефон. И он быстро, рискуя подавиться отрывистыми фразами, заговорил на африканском языке. Телефонный разговор был прерван на самой высокой ноте. Откровения Жака меня совсем не интересовали. Но что-то настораживало в этом говорливом африканце и в то же время подсказывало, что лучше слушать его, чем убегать от погони вниз по узкой лестнице.

– Ты, конечно, слышал, что во время беженской процедуры в этой стране беженцы находятся на свободе, а не в закрытом лагере, похожем на тюрьму. Ты не голоден, случайно? – спросил Жак и протянул мне завёрнутый в бумагу блин-шаурму.

Сам тут же впился зубами в другой блин. Я держал незнакомое кулинарное изделие в руках и не сводил глаз с огромной, не помещающейся в дверном проеме фигуры африканца, принесшего яство. Никогда я не видел таких великанов вблизи. Распущенные жесткие волосы спускались широкими смоляными локонами на кожаную куртку, готовую разорваться от ширины крутых плеч. Вошедший без стука гость стоял, пригнув голову, на пороге и переминался с ноги на ногу. На шее и запястьях великана тренькали золотые цепи и серебряные браслеты. Жак сунул ему в руки банкноту, махнул рукой и сказал задумчиво, когда гость исчез:

– Вот такой конголезский колосс, обаятельный, улыбчивый, сильный и уверенный в себе, а не нашлось ему другого применения в этой стране, как быть моим телохранителем.

Мне очень хотелось развернуть блин, залитый сверху густым желтым соусом, но это было не только неприлично, но и практически невозможно. Ничего не оставалось, как, не вставая с кровати, приступить к трапезе. От непривычного пряного запаха горячего мяса, маринованных овощей и острого соуса у меня помутнело в глазах. Желудок отказывался принимать незнакомое угощение, и только усилием воли я сдержал рвотный рефлекс. Моя рука потянулась за лежащей посередине кровати баночкой кока-колы. Я нетерпеливо дёрнул за кольцо на крышке, запрокинул голову и жадно прижался ртом к шипящему отверстию. Глоток холодной сладкой пены вернул меня в прежнее сознательно-рассудительное состояние. Мой первый вопрос был:

– Не могли бы вы поподробнее рассказать о том, как беженцам удаётся растягивать время и удлинять срок процедуры?

– Никаких особых усилий для этого не требуется, – с ноткой детской обиды ответил Жак. – Беженец просит убежище в службе по делам иностранцев. Через несколько месяцев после первого интервью его вызывают на второе, решающее интервью. Он получает бесплатного адвоката, но задержать процедуру на этой стадии довольно трудно. Правда, бывает так, что даже эта начальная стадия сама по себе растягивается на годы. Вызов на второе интервью для слушания дела, по существу, является кульминацией всей процедуры. Только после отрицательного ответа после второго интервью в работу по-настоящему может включиться адвокат. Он занимается подачей нескончаемых апелляций: на отмену решения, на пересмотр дела, на отказ в пересмотре дела, на отказ в последней апелляции. Подавать апелляции адвокату совсем не трудно. В заготовленных документах заменяется имя просителя, и вся стопка бумаг отправляется заказной почтой. Если адвокат не ошибается в имени просителя и не забывает подать прошение в срок, то процедура рассмотрения апелляционного дела затягивается на несколько лет.

Я попросил у Жака разрешения использовать по малой нужде расположенный в полуметре от нас крошечный туалет.