Тонкой струйкой дым рванулся вверх, дойдя до потолка, он уперся в него, и пополз уже по нему, увеличиваясь и разрастаясь в размерах. Отверстие в крыше, что преднамеренно было сделано в середине хижины, выпускало излишки дыма к тому времени уже занявшему доброю половину площади.
Старик присел. Уставившись в пламя костра, он еще раз затянулся. Сделав еще несколько таких затяжек, он замер.
Сложно сказать, что в этот момент он ощущал, но он уже не присутствовал здесь. Это стало ясно по его пустому отрешенному взгляду.
Ядовитый дым унес за собой душу шамана, в мир незримый, неизвестный и по своему опасный. Но не без позволения самого старца. Старец сам пожелал того, а проводник лишь исполнил свое предназначение.
***
Первые лучики солнца показались на горизонте, предвещая величественный восход слепящего гиганта. Наступало утро.
Старик приходил в себя. Он отсутствовал около двух дней. Костер давным-давно погас, и оставил после себя только пепел и пару черных углей, которые не сгорели дотла. Шаман с трудом встал, все его тело от бездействия затекло и нехотя подчинялось ему. Это «путешествие» вымотало не слабо, его лицо выражало еще большее недовольство, чем от упавшей два дня назад ложки, предвещающей гостей.
Не было видно, по его лицу, то о чем он думает в этот момент и чем так недоволен. Лицо старика редко было многословным. Но думал он лишь об одном. Как завершится предстоящий разговор с Синдой Жестокой.
Духи поведали, что за гость спешит в его скромную обитель. Не могли они только знать завершение этой беседы, так как действия самого старца предвещали тот или иной исход.
Также не знали они и причину, почему Синда решила навестить старика. Хоть сам он уже строил догадки, относительно ребенка и его чудовищной природы, что возможно проявилось и стало причиной визита самой опасной и смертоносной особы, которая слыла в народе не самым дружелюбным характером, и редко кому беседа с ней приносила веселье.
Оставалось только ждать. Сегодня в течение дня, его порог переступит властная нога. Нога, которая давным-давно стала причиной смерти, одной бедной девушки. И ныне которая, также приносила беду в каждый дом, в который когда либо ступала.
Отбросив раздумья, старик принялся разжигать костер снова. В его хижине было холодно. Непростой климат Шенских земель быстро поедал тепло домов, если в них не поддерживался постоянный огонь или хотя бы периодический.
Тело старика, что зябло на протяжении этих дней, жаждало тепла, иначе грозилось «изрыгнуть» обратно душу, которая предательски его оставляла.
Спустя несколько минут, новый костер воспылал не хуже предыдущего. А те самые угольки, что оставались в память о прежнем, теперь растворились, и исчезли, в языках пламени нового.
Шамана мучил голод. Еще бы, то, что он был в гостях у праотцев, вовсе не давало гарантий, что за его оставленным сосудом присмотрят и приведут в порядок.
На скорую руку шаман соорудил над костром котел с водой, закоптевший от неоднократных применений. Закинул туда на удивление очень быстро, и умело нашинкованные овощи и специи, которые словно всегда носил с собой.
Старика не покидала мысль, что может зря он старается, и лучше просто дождаться гостя, и в зависимости от исхода разговора, он либо примется готовить пир, отмечая то, что остался жив, либо, во всяком случае, не потратит время, зря готовя себе пищу. Но старик старательно гнал эту мысль и продолжал.
Все то, что было закинуто в котелок, не вызывало аппетита на вид. Даже на первый взгляд выглядело отвратно, но аромат, что спустя некоторое время наполнил хижину, прервал сомнения о съедобности варева.