– Хочешь на смертную казнь поглядеть? – И кивает на лекторий.

Я туда иду, а зайти не могу – запах останавливает. Такой прям могучий дух стоит густой стеной, не пробиться. А источает его мужик, листающий действительно «Смертную казнь» Монестье. Весь из себя в радужной хипповой шапочке и с рюкзаком за плечами. И в естественных дредах, валянных в полевых условиях, постепенно. Редкая работа.

И мало того, через некоторое время ему понадобилась не только «Казнь», но и компания: он пришел на кассу, чтобы поинтересоваться, знаем ли мы, как писать хокку. И поведал, что ходил было за этим знанием в соседний «Желтый Двор», но он был закрыт на переучет. (Ага, спасибо, коллеги, подсказка гениальная, в следующий раз действительно закроемся ровно перед носом у кого-то из таких типов. Действительно один из полностью законных и худо-бедно работающих методов.) Но нам как-то поздно и подозрительно было закрываться именно на переучет. Задним умом понимаю, что лучше было закрыться на санобработку.

Не выдержала я через десять минут, когда дядя подошел лично ко мне спросить, который час.

– Воняете, – говорю. – Уходите, пожалуйста.

И тут он забулькал. Нам всем троим в начале и в конце фразы слышалось разное, точно разобрали мы только середину: «…кеды вместе со шнурками». Коллега Свят говорит, что чел был просто из той расы, для которой вид кед оскорбителен, и, назвав меня кедами, он немного приглушил свою боль от того, что я пыталась его выгнать.

И кстати, если бы он решил сказать мне в ответ: «Погодите, я еще книжку не выбрал», мне крыть было бы, к сожалению, совсем нечем.

А еще иногда потрясает и обескураживает замечательное человеческое простодушие. Они ведь даже не понимают, что хамят. Просто не считают консультантов полноценными людьми, наверное, и поэтому чувствуют себя потрясающе свободно, задавая странные вопросы и отпуская абсолютно неуместные комментарии. Однажды я рылась в своих подвалах, перекладывая очередные скетчбуки творческого человека, и тут сверху явилась дама возраста примерно моей покойной бабули и чем-то неуловимо похожая на нее, что разбудило во мне легкое ожидание подвоха. Дама смерила меня взглядом сверху вниз и приказала принести какую-то мелочь: то ли игрушечные глазки, то ли какую еще вещь для квиллинга и скрапбукинга – за давностью лет подзабылось. Но зато буквально звенит в ушах до сих пор фраза, которой она меня встретила, когда я вернулась из недр подвала для творчества:

– Девушка, вы знаете, с такой грудью, как у вас, работать в продажах… неприлично.

Это сказано было таким тоном, будто я уже сотни правоверных совратила своим неподобающим видом. При этом на мне была форменная красная футболка на три размера больше, и даже не мокрая. Я растерялась и ответила вопросом на вопрос:

– А как давно вы поняли, мадам, что вас возбуждает женская грудь?

Она поджала губы и решила не отвечать. Мне бы тоже стоило пропустить сам вопрос мимо ушей, но спокойствие в таких ситуациях приходит с опытом, которого у меня тогда было маловато.

Однажды к нам начал ходить Дед. Устраивал такое паломничество раз примерно в полторы-две недели. Иногда появлялся в 9:59, ровно к открытию магазина, иногда ближе к полудню. Сначала мне казалось, что у Деда отвратительное чувство юмора, но он, разумеется, считал, что отличное. Или кто его знает – может, специально был противным, чтобы поразвлечься на пенсии.

Когда я впервые его заметила, это было целое представление.

Ввалился в магазин, шумно фыркая. Посмотрел на нас с коллегой Максом от входа. Молча.

– Здравствуйте, – говорю.

Он в ответ молчит. Потом проходит два шага к кассе и невероятно громко и внезапно гаркает, глядя в упор на Макса через пластиковую антиковидную перегородку: