А в «Буквоеде» в новогодней запаре однажды была ситуация буквально восточная, рабовладельческая. Я сидела на полу и перебирала номерные упаковки для ручек «Паркер». Нужно было найти определенную, от ручки за тридцать тысяч. И в это время меня ощутимо пихнули по почкам носком зимнего сапога.

– Что вы себе позволяете? – вскинулась я, и в ответ получила обиженное:

– Вы меня уже несколько минут игнорируете, это неприемлемо, дайте жалобную книгу.

«Я работник зала, обратитесь к кассиру и к управляющему. Ваша жалоба будет рассмотрена. Я напишу объяснительную и обязательно приложу к ней запись с камеры, где вы грубо нарушаете мои личные границы. Если мне повезет, вам навсегда откажут в обслуживании по всей торговой сети», – могла бы ответить я, но прекрасно осознавала, что раз на раз не приходится и эта пламенная тирада скорее будет стоить мне много безрезультатной нервотрепки, если не выговора от начальства за излишнюю вспыльчивость. Поэтому я ответила так:

– Пожалуйста, подождите еще немного. Я обслуживаю покупателя, который уже потратил у нас тридцать тысяч. Через минуту я к вам вернусь, но, если нужно быстрее, поищите, пожалуйста, в зале свободного сотрудника.

В маленьких книжных магазинах ситуация не лучше. Да, выговор от начальства не получишь, потому что отношения ближе и человечнее, но и охранник у дверей не стоит. Так что жаждущие проспаться, поговорить, поскандалить на ровном месте и поупражняться в остроумии могут идти нескончаемым потоком. Обычно именно сотрудники книжных и библиотек знают в лицо всех блаженных, пьяниц и бомжей в районе. Если бы Николай Семенович Лесков жил в наше время, он бы работал в книжном магазине, потому что сложно пройти мимо столь богатой череды характеров. А так придется, видимо, нам, грешным, пополнять начатый Шоном Байтеллом в «Дневнике книготорговца» список покупательских типажей, которые можно встретить в книжных магазинах. В конце концов, это прекрасная идея для маленького стартапа: продавать современным писателям готовых персонажей. Возможно, мне сейчас уже стоит обратиться с этим в отечественные школы креативного письма. Это даже можно обосновать литературоведчески! Бунин учился психологизму в Орловской городской библиотеке, а его старший друг и наставник Чехов – в отцовской бакалейной лавке. Вот нам и мощная традиция в русской классике. Все, решено. Иду штурмовать писательские курсы.

Да и кино можно заодно охватить.

Вот, допустим, скетч где-то между Джармушем и Каурисмяки.

Утро середины января выдалось такое тихое и безлюдное, что мы разобрали елку и новогоднюю выкладку. Оказалось, что хлопушек с серпантином осталось ровно двенадцать. По хлопушке на час. Я их все купила и честно выходила каждый час взрывать. А мир наш (или по крайней мере город) идиотов любит и им подыгрывает, так что очень скоро на пороге явился синий дяденька. Ввалился, снес стенд с документами, снес то, что еще оставалось от новогодней выкладки, и, когда я подала ему руку, чтобы довести до кресла, моментально сполз по мне на пол, улегся в позе креветки и захрапел.

Я позвонила в скорую, которая ехала десять минут. К ее приезду дяденька сел, в процессе разговора встал, и они с врачами разошлись в метель: медики налево, дяденька направо.

И да, от такой прекрасной жизни книжники и сами становятся персонажами повышенной фактурности и концентрированной свирепости.

Вот, например, однажды девочка Н., увидев, как мужик тырит с полки канцелярию, подошла и тихо попросила его вернуть все на место. А он решил не возвращать, а рвануть к выходу. Пробежал он два шага, потому что его очень больно пнули под коленку и одновременно скрутили руку болевым приемом.