Я опять забоялся, как бы что «хроническое» с ними не случилось. Но обошлось, вроде поспокойнее стали.

– А где этот туалет находится? На даче-огороде или где? – спрашивает Виктор, и остальные тоже согласно кивают.

– Петрович сказал, в квартире на третьем этаже.

Что тут началось! Друзья мои говорить не могут, ну не могут и всё. Смотрю, а у них как-то странно щёки раздуваться стали, и они медленно, как при замедленной сьёмке, с лавочки сползать начали, как бы расплескать что-то у них имеющееся боятся. Виктор вообще отвернулся, икает. Эти сползли, лежат. Фёдорыч зашевелился, дрожь какая-то его пробрала, редкая такая, вроде как снизу его что-то подбрасывает. Борисыч почаще подбрасывается, странно, с чего бы это.

– Куда это он пополз? Гляди, и Борисыч за ним.

– Да пускай ползут, разминаются, засиделись. Дальше забора не уползут, к столу вернутся, – стараясь говорить спокойно, равнодушно вроде, произнёс Виктор.

Хотя икота выдает в нём внутреннюю борьбу, предположительно от смеха. Да и глянул на меня совершенно не равнодушно, а как-то подозрительно. Опять же палец на меня наставил, вроде как предупреждает о чём-то, мне опять боязно стало.

Гляжу, Борисыч Фёдорыча догнал, поравнялся с ним, опять ползут, спины у них подрагивают, сами мычат. Немного проползли, вроде успокоились, развернулись синхронно, даже красиво. Строго под сто восемьдесят градусов по отношению друг к другу. При развороте у них простынки задрались, оголились выпуклые места. Я забеспокоился, как бы «крантики» не повредили. Не зря Анатолич предупреждал, чтоб осторожнее были. Я даже на себя вниз глянул, а зачем? Я же не ползу, простынка на месте, перестраховываюсь, значит. А они как услышали, раз – и одновременно поправили их, прямо «синхронисты».

Доползли, присели, серьёзные такие, лица красные, даже «колер» Банькин перебили, и слезы вытирают.

Губы плотно сжаты, а они всё равно пытаются растянуться.

Фёдорыч отдышался, махнул мне.

– Давай «чаю» быстрее, я не могу налить, руки дрожат.

– Да-да, и пополнее, – добавил Борисыч с несвойственной ему хрипотцой.

– Плесни-плесни, а то после твоих рассказов как бы они опять не расползлись в разные стороны, – перестав икать, сказал Виктор.

Ну плеснул «чайку», гляжу, вроде всем полегчало.

– Давай дальше продолжай, – говорит Виктор.

– Так вот, знакомый рассказал, что он всё продумал, как с тёщей бороться. Написал заявление на имя Главы, раньше тот был председателем Сельского Совета, но времена эти наши ушли в прошлое. Галстук поправил, по такому случаю надетый, на ладошки поплевал, волосы пригладил, хотя там и приглаживать нечего. Плешь не закроешь, поскольку плешивый основательно был, но всё же несколько волосинок поровнее на маковке распределил. Хотел перекреститься, но передумал. Пощупал секретный груз в авоське, цел ли? Секретный груз главного калибра цел, на месте, от прощупывания позвякивает приглашающе. Приободрился. «И чего это я забоялся, – подумал Петрович, – вопрос же житейский, его решать надо, а то вон и руки подрагивать начали, как будто кур воровал». И вздохнул горестно.

Ну и пошёл он к этому Главе, предусмотрительно к концу рабочего дня, мол, и приёма уже нет, и его сотрудники по домам собираются. Пришёл, вежливо так поскрёбся в дверку, аккуратненько, в ответ тишина, еще раз поскрёбся – опять то же. Вот, думает, когда председателем был, дверь вообще не закрывалась, а как молодых расписывал, это же поэма, его знаменитое напутствие им «плодитесь и размножайтесь» до сих пор помнится.

А сейчас не тот стал, заелся, заважничал. Да, времена меняются, и люди вроде бы те же, да, видно, не все. Хотя и раньше, помню, на всех собраниях старался в первом ряду угнездиться и, что начальство ни скажет, первый руку тянул, чтоб на виду быть. А как субботник или аврал какой, сразу на больничный уходил. А начальство что? Кто больше всех кричит с одобрением в их адрес, тот и на доске почёта. Жмот, копейку не выпросишь. Но всё же дождался он аудиенции, заходит и видит, сидит Глава и важно так берёт листочки из одной кучки, посмотрит и перекладывает в другую. На меня не смотрит, понимаю, занятой человек, стою, переминаюсь с ноги на ногу. Дождался, махнул он рукой на меня, не глядя, в сторону стульчика. Я, конечно, понял, присел на краешек.