– Я виделся с Эриком.

Она вспыхнула от этих слов. И мне стало не по себе, может быть лучше, безопаснее, было бы рассказать то, иное, настоящее, что я хотел скрыть?.. Но теперь слово назад не вернёшь.

– И… как он? – спросила Аяя. – Ты вчера так и… не сказал.

– Ты скучаешь по нему? – всё, я загорелся, запылал лоб, грудь…

– Скучаю, что ж… Ты сам скучаешь, ведь и раньше видел его? мне не рассказывал токмо, – сказала она, опустив ресницы.

– Видел, да. И тебе не говорил, чтобы не видеть, как ты зардеешься от одного его имени! Да только он и не помнит тебя, Яй, у него ныне две жены, одна краше другой, юные красавицы-персиянки…

Аяя коротко взглянула на меня и поднялась из-за стола, убирая посуду со стола.

– Две – это плохо, – как-то грустно покивала она. – Это значит, ни одну толком не любит. Мечется, стало быть… – сказала она тихонько, собирая плошки, накрывая полотенцами. Я повёл рукой, и убрал всё разом, буду ещё суету эту терпеть… Аяя лишь взглянула, словно досадуя, что не дал ей возиться.

– «Мечется», как бы ни так! – сказал я, чувствуя, как невольно зло оскалился. – И не думает! Сытый, жирный, как котяра на сметане! И не вспоминает тебя!

Она глянула на меня на миг и сказала:

– Так и слава Богу… – ещё тише, почти беззвучно. – Хорошо, что не помнит зла.

Она не посмотрела на меня, произнося эти слова, и меня это вывело из себя. И потому что я лгал, и потому что ей не был безразличен Эрик. Эрик, мерзавец, который когда-то выкрал её из моего дома! А она не помнит, никакого зла не помнит от него, а вот как любила его, и как было хорошо с ним, помнит… может, и ласки его…

– Да ты что, Ар? Ополоумел?! – изумилась она, отшатнувшись от меня.

Да, в нашей новой жизни не было ни капли ревности. И вот она вернулась, она снова подняла во мне свою зелёную змеиную голову…

– Ты ещё любишь его?

– Люблю и что? И не ещё, а просто… То любовь совсем другая, Ар.

– Какая другая?! Что ты мне… голову морочишь! Он твой муж! – вскричал я, беснуясь.

– А ты кто тогда, дурак?! – закричала и Аяя тоже.

– Я кто?! А я – дурак! Дурак и есть! Олух чёртов!

– Тьфу! – разозлившись, Аяя кинулась к двери. – Надо же, взбесился на пустом месте, знала бы…

Она хлопнула дверью, а дверь-то рассохлась, поменять пора… подумалось мне, когда я снова опустился на лавку в пустой горнице. Не могу, не могу даже думать о том, что они женаты. Они до сих пор женаты… И навечно это, как разомкнуть брак предвечных? Обычных людей Смерть разводит, что разведёт их? Именно потому меня так и злило это обстоятельство, что с ним ничего нельзя было поделать…

Я вышел из дому, Аяи не было на дворе, куда и унесло?.. посмотрел вниз, на озеро, выкупаться, может быть? Может, схлынет дурная злость?..

Я так и сделал, я долго нырял и плавал, всё время оглядываясь на дом и сад, надеясь различить среди стволов или на дворе её фигурку в синем платье. Я долго плавал, устал и соскучился, выбрался на берег, обсыхая. Напиться бы немедля вусмерть, как делал и забыл уже когда. Так и вина у нас нет, ни зелёного, никакого, мы не делали, потому что виноград не рос у нас здесь, а внизу в деревнях и городах, люди тоже не были привычны к питию, больше увлекались какими-то иными дурманами, у которых у меня получалось только глубокое и тяжкое забытьё и никакого удовольствия, иное дело – опьянение, пусть и ненадолго, но веселит, отпускает всякую тревогу и назолу, всякий непокой… после, правда, ещё хуже становится, но пока действует… Совсем я забыл о пьянстве, однако, надо же…

Но её всё не было. Вот куда подевалась? А что если полетела на него поглядеть, на Эрика?..