– Дак-ить, иде…. – в подражание байкальской манере Рыбы, ответил Дамэ. – Кто знает? Они в разные стороны днесь глядят, не слишком ладят после как… Ну словом, вместе не бывают теперь.

Словом, не дожидаясь наших женщин, мы приказали собирать вещи с намерением поутру и перебраться на новое место.

Вералга, однако, вошла ко мне, проводив Викола и притворив за собой дверь, спросила вполголоса:

– Ты уверен в нём? Как ты… можешь ему верить? он же…

Я обернулся к ней, сбирать свои книги я не мог доверить никому, потому сам их увязывал широкими лентами и складывал в лари, запоминая порядок.

– Аяя всецело доверяла ему две с половиной сотни лет, будь он дурной человек…

– Он вовсе не человек, тебе ли не знать о том!? – совсем зашептала Вералга, оглядываясь на дверь. – И… кто знает, что он при Аяе делал вообще.

Я положил в ларь очередную кипу свитков и, разогнувшись, сказал Вералге полным голосом:

– Ты напрасно шепчешь, Вералга, – с удовольствием сказал я, – Чёрт слышит сквозь стены. И ещё… Аяино имя пачкать не смей словами и подозрениями гадкими.

Вералга отшатнулась, бледнея.

– Гляди, Арий, доиграешься.

– Голому нечего терять, – сказал я.

Вералга помолчала, и отошла уже, было, к дверям, но обернулась:

– Где всё же Эрбин? – спросила она уже другим тоном, но, продолжая сверлить меня холодными голубыми глазами.

– Кто знает? В Вавилоне у него семья осталась, дети должны были народиться, быть может, туда и унесло его.

– «Быть может»! – досадуя, повторила Вералга – будто, в самом деле, не знаешь этого. Вы в колыбелях разных спать не могли, не разлучались, не то что…

Махнув рукой на меня, она вышла, поняв, что ничего от меня не добьётся. Я продолжил своё занятие, думая о её словах, надо же, мы с Эриком, не только взрослыми, но и младенцами были зависимы друг от друга. Я только теперь подумал о том, что Вералга единственная из всех людей на земле, кто знает нас с Эриком с малолетства, даже с рождения. Это так удивительно теперь…

Я женился на Уверсут. Это решение я принял не размышляя, просто в один из дней, вставая с постели, которую для меня согрели сразу три красивые наложницы, я понял, что не чувствую ровно ничего, ни тепла, на которое рассчитывал, ни даже похоти. Всё было плоско и мертво во мне, куда мертвее, чем камни, из которых Арий, или как его теперь всё называли, Анпу, строит свои храмы по всему Кеми. Неужели я старик отныне? Так недавно я чувствовал себя полным сил, налитым жизненными соками до самых краёв. Теперь осталось одно, к чему я привык с малолетства – забота о Кеми. Больше я не чувствовал и не мог думать ни о чём. Потому я приказал Уверсут явиться к себе. Она повиновалась беспрекословно и очень быстро, побледнев от страха, торопела она меня или была напугана некими собственными мыслями, но смотрела на меня во все глаза в те мгновения, когда я отводил взгляд, и снова опускала глаза долу, когда я смотрел на неё.

– Я решил признать права твоего ребёнка на престол, Уверсут, если то будет сын, он станет моим наследником, потому что я женюсь на тебе. Объявляю тебе моё решение, потому что хочу, чтобы твоему отцу ты сама сказала о том. Не волнуйся, принуждать тебя к выполнению нежеланных обязанностей я не стану, ты получишь всё только за то, что некогда стала женой моего сына и скоро станешь матерью моего внука. Или внучки… Теперь ступай.

Сам не знаю почему, но чудесная смуглая красота Уверсут, нисколько не поблекшая от бремени, ибо она сохраняла стройность, несмотря на живот и даже лёгкость и грацию, днесь раздражала меня, и её тёмно-красные губы, такие большие и полные поцелуев, и маслянистые глаза, и потоки блестящих гладких кос, и всё её бесспорное совершенство почему-то сейчас не радовало и не волновало меня. Отпустив её, я задумался, не совершил ли я ошибку. И мучась, что, возможно бесповоротно навредил себе, и пуще – Кеми, отправился к Мировасору. Вернее к Виколу, но рассчитывая на встречу с Мировасором.