– Она мёртвыми почитает нас, вот и утекла, надо людям объявиться, глядишь… Она сама и вернётся, – хмурясь, проговорил Эрик, похоже, жалея, что не промолчал. – Но не жди, что тебе уступлю и отдам её.

– Не отдашь? – я загорелся тоже. – Аяя не вещь, я говорил уже. Даже не царство, что можно воевать, взять, не дать. Не захотела с тобой быть и сбежала…

– Да к тебе-то не вернулась! – Эрик по рукоять вонзил в меня клинок своей ревности, отбивая мою. И добил ещё: – С Могулом, Мареем своим воспарила к небесам!

Я обернулся:

– Не стоит, Эр, я уж умер один раз от этого, не старайся…

– Ты умер?! Ты живой, я тебя спас!.. дурак, на голову свою… Это он, Марей, мёртвый, ужо и схоронили, небось…

– Вот потому и не старайся, не своди с ума меня, со смертью его и любовь та в землю ушла, – проговорил я, чувствуя, как теряю последние силы.

– Ушла! Как бы ни так! Мёртвые они сильнее живых бывают!

– Это… моё уж дело… – проговорил я, чувствуя, как темнеет перед глазами, как ноги вот-вот подогнуться, что со мной?..

– Ар… Ар… Ты што… ты… ч-щёрт!.. – только и услышал я его испуганный вскрик.

…Арик упал мне на руки, рана на груди открылась, пропитывая рубашку кровью, вот чёрт, такого ещё не было, чтобы после моего врачевания у кого-то вновь открывались раны. В страхе, что я всё же потеряю его, этого проклятого мерзавца, я закричал, чтобы бежали мне на помощь, хотя кто мог мне помочь? Мне, Сингайлу, могущему спасти кого угодно…

– Аяя!.. – это Дамэ позвал от палатки, не видя меня. Голос его прозвучал испуганно и растерянно, как у ребёнка. – Аяя! Ты где?

Орсег обернулся и, отпуская меня из своей руки, так, что снова стало прохладно, сказал:

– Он… твой возлюбленный? Поэтому не хочешь замуж за меня?

– Нет, не возлюбленный, но я люблю его, он мне всё равно, что брат, брат у меня был дурной, а это же добрый, – сказала я.

– Ну, брат, то ладно, – улыбнулся Орсег. – Не спеши уезжать завтра, погоди ещё день на берегу этом?

– Зачем? – спросила я, чувствуя, что начала зябнуть без мощного объятия.

– Просто не спеши, сможешь?

– Если ты просишь, конечно, останусь.

Он засмеялся:

– Ещё и покладистая! Как не хотеть жениться на тебе?! Так не уезжай ещё рассвет и закат, и выходи завтра к воде, приходи днём, при свете. Придёшь?

– Приду! – крикнула я, поднимаясь назад на берег, где стоял Дамэ, пытаясь разглядеть меня на берегу. За спиной я услышала лишь плеск. Уплыл, надо думать, Повелитель Царь-моря и всех прочих морей.

Наутро мне казалось, что я видела странный сон, а Дамэ рассказывал Рыбе, что я ночью разговаривала с Царь-морем.

– Да не с Морем, с повелителем его, с Орсегом, – сказала я.

Они переглянулись, и Рыба сказала со вздохом, качая головой:

– Ну дожили, чё же… Осталось ещё с повелителями гор али там, небес начать балясить… Я не изумляюсь, а ты, Дамэ?

– Да и я, они же, энти, предвечные-от и с комарами и мухами, небось, балясить способны, эт мы с тобой, простые, ничё не слышим, не видим, и не умеем.

Они опять беззлобно посмеивались надо мной, делая вид, что не замечают меня.

– Да-ну вас! – отмахнулась я, усмехнувшись.

– Чёй-то?! – дурачась, обернулся Дамэ, делая вид, что не видит меня. – Ты слыхала чего?

И Рыба, принимая его игру, подхватила:

– И ты чегой-то слышишь, Дамэшка? Мож и ты закудесил, как наша?

– Ох, шутники-балагуры! – засмеялась я.

Меня тянуло опять спуститься к воде, думалось, что там будет? Не привиделось ли, правда, во сне, но их разговор подтвердил, что ни в каком сне мне не снился Повелитель вод. А потому я спустилась, замирая в невольном возбуждении, огляделась, но не увидела никого и ничего, что было бы похоже на ночного собеседника, посидев немного на нагретых солнцем камнях, глядя на совсем спокойную сегодня воду, Царь-море лишь вздыхало тихо: вдо-о-х и вы-ы-ыдох накатывали на берег неспешно, размеренно и, убеждая ещё раз, что дышит исполинская «грудь»… Я подумала, не искупаться ли снова, вода, тихая в маленькой лагуне, где я купалась вчера и такая чистая, голубая, почти такая, как в Байкале, но эта тяжелее, плотнее нашей, будто и не вода, но старшая сестра нашей байкальской воды. Я подняла уже руки к завязкам платья, но остановилась: если мне не привиделось вчера, и я разденусь донага… неловко показалось.