– Так, ребятня, поели? Марш в комнату! Нечего взрослые разговоры слушать! – не терпящим возражений тоном скомандовал хозяин, и те, схватив по пирожку напоследок, нехотя побрели в свою спальню.

– Что думаешь по поводу ареста царя? – без обиняков спросил Михаил у отца, когда дети скрылись за дверью, а женщины уединились для беседы в другой части кухни.

– Бога не боятся – вот что думаю! – резко высказался тот в ответ.

– Неужто показательно судить будут?

– Да кто его знает, что и как будет и, главное, что из этого выйдет! – обреченно махнул рукой Михаил Семенович. – Скорее всего, хотят судить всенародно и рвать на части вместе с императрицей, иначе дали бы им возможность тихо уехать за границу: Англия же сразу согласилась принять членов царской семьи!

– Может, всё-таки побоятся, дерзость-то какая! Та же Антанта может попытаться защитить свергнутого, но законного государя новой войной.

– Лучше бы так, – задумчиво вздохнул старший Каргополов. – Завтра на «празднике Свободы», поди, будут продолжать нагнетать ненависть к императору с семьей. Глупость, конечно, какая-то с этим праздником! Не успели еще ничего толком сделать в этом Временном правительстве, зато новый общегосударственный праздник устраиваем! Все казаки согласились участвовать в этом «празднике Свободы», а по мне так – пире во время чумы?!

– Приказа сверху и примера Могилёва вполне достаточно, чтобы поддержать специальное массовое мероприятие по зарядке народа оптимизмом в ожидании светлых демократических свобод. Да и большинство в дивизионе открыто поддерживает революцию, остальные же осторожничают, как, впрочем, и я сам, – ответил младший.

– Что известно по Могилёву?

– Тишина пока. В Иркутске рассматривают его объяснительные, ждём, – грустно ответил новоиспеченный командующий. – Хотя, мне кажется, всем уже очевидно, что в Красноярск Могилёва не вернут, сошлют от греха подальше.

– Кого на свое место командира поставил?

– Александра Сотникова. Хорунжий моей сотни: образованный, с лидерскими качествами. Не так давно служит в дивизионе, но показал себя как достойный офицер и человек.

– Наверняка завтра Крутовский будет выступать с речью с трибуны как комиссар Временного правительства в Енисейской губернии, – поддерживал беседу полковник. – Вот и стал Владимир Михайлович важным человеком! Сколько его знаю, он всегда стремился им быть. В юности, помню, мы с друзьями еще в салки на улице играем, а он уже нос задирает: некогда, дела, я же староста Воскресенского собора!

– Не позавидуешь нынче такой важности! – возразил сын. – Все шишки революции теперь его будут! Отвечать за глупости сверху и разгребать созданные кем-то проблемы не такая уж приятная должность.

– Да уж, согласен.

– Меня больше волнует, кто теперь в стране будет командовать армией и флотом, – предложил новый вопрос к обсуждению хозяин дома. – Война-то еще не закончилась! А бредовый приказ «Номер один» уже активно приводится в действие! До меня дошли слухи, что в некоторых войсковых частях избранные солдатские комитеты творят невообразимое: отбирают оружие у офицеров и раздают всем нелепые команды.

– Пока генерал Алексеев занял место Верховного Главнокомандующего, но сам понимаешь, как шатко его положение, – пожал плечами полковник. – Алексеев не новичок на этой войне: будем надеяться, что ему удастся остановить это безобразие, ведущее к подрыву главного на фронте и в тылу – дисциплины!

На следующий день, в воскресенье десятого марта одна тысяча семнадцатого года, казаки Красноярского дивизиона оседлали коней, подняли вверх вместе с полковыми знаменами красные флаги революции и присоединились к запланированному в честь нового советского праздника общему шествию по городу по Воскресенской улице от собора на Новобазарной площади.