Каролина обслуживала почтенное семейство – папеньку, маменьку, бабиньку, тетеньку и пятерых младенцев. Всех их нужно было красиво разместить на фоне швейцарского пейзажа. Когда это удалось, оказалось, что младенцы снимаются впервые. Магниевая вспышка привела одних в ужас, других в восторг, композиция рассыпалась. Лабрюйер заглянул в самую неподходящую минуту – старшие никак не могли унять малышей.

– Что тут у вас за бешеный дом? – шепотом спросил он Каролину. – И успели ли вы сделать цирковые фотокарточки?

– Сделаю вечером, – пообещала Каролина. – На сегодня записаны еще клиенты.

– Портрет госпожи Красницкой? В медальоне?

– Тоже вечером.

– У нас неприятность. Ваши соседки заметили, что вы по ночам где-то пропадаете.

– Вот дурные курицы!

– Им высокая нравственность не позволяет жить под одной крышей с вами…

– Клянусь вам, душка, что в последние десять лет ни один мужчина даже не посмел на меня посягнуть…

– Тише…

Лабрюйер даже вообразить не мог того отчаянного мужчину, который соблазнился бы Каролиниными прелестями и пошел в атаку.

– Я сниму другое жилье, у меня есть на примете…

– Хорошо, – с тем Лабрюйер и сбежал.

Он еще не освоился с повадками зажиточного человека и не был уверен, что костюм, в котором он ходил в цирк, годится для обеда во «Франкфурте-на-Майне». Но идти домой и переодеваться он совершенно не желал. Обедать в ином месте тоже не желал…

Видеть Иоанну д’Арк, опять же, не желал…

Но когда он увидел ее в обеденном зале, с тем же привлекательным мужчиной, он сел так, чтобы ее профиль был в поле зрения. Без всякой цели, само получилось. Отчего бы и не полюбоваться красивой мошенницей? Возможно, напоследок – Лабрюйер собирался передать портрет в Полицейское управление.

Она сидела, наклонившись вперед, темные кудри были подобраны, изумительная линия шеи и подбородка, как показалось Лабрюйеру, была обведена серебряным карандашом и светилась.

Кельнер дважды осведомился, что господину угодно заказать, и тогда только Лабрюйер опомнился.

Он взял полный обед с графинчиком красного вина. При этом Лабрюйер еще не был голоден. Опять же – само получилось!

В дюжине шагов от него госпожа Красницкая склоняла нездешний профиль над фарфоровой тарелкой – местной работы, кузнецовского завода. Он не отводил глаз – при этом не имел в голове ни единой мысли, просто уставился, как баран на новые ворота.

И вдруг она повернулась. Взгляды встретились.

Встреча длилась ровно миг. Потом Иоанна д’Арк стала тыкать вилкой в кусочек мяса, а Лабрюйер схватил столовый прибор, хотя перед ним даже закуски еще не стояло, и воззрился на пустую тарелку. Пару секунд спустя он обозвал себя старым дураком.

Мало ли в Риге ресторанов? И мало ли в том же «Франкфурте-на-Майне» мест, откуда не виден этот злосчастный профиль???

Сейчас пересаживаться было нелепо.

Вдруг госпожа Красницкая встала и быстро подошла к столику Лабрюйера. Он вскочил.

– Я хотела поблагодарить вас. Эта брошка мне очень дорога… и вы… и я вам… я только пожелать могу! Чтобы вы никогда не теряли близких…

Она повернулась, подол тяжелой юбки хлестнул по ногам Лабрюйера. Ее мужчина уже смотрел на нее с неодобрением. Она вернулась к столику и услышала короткий выговор – шепотом, чуть ли не сквозь зубы.

Ага, голубушка, подумал ошарашенный Лабрюйер, связалась с жуликом, так терпи. Но это была одна мысль, на самом деле ошалевшее сознание одновременно породило вторую, и они были – как выстрел из двустволки. Вторая ни в какие логические ворота не лезла – она состояла из одного слова, повторенного многократно: «Ты, ты, ты…»

Лабрюйер ни слова не сказал фотографессе о своем цирковом следствии. Зайдя после обеда в ателье, он отпустил Каролину и Яна на полчаса и посидел там немного, отвечая на телефонные звонки и записывая заказы. Когда пришли сниматься две гимназистки с мамашами, он развлекал их, пока не пришла Каролина.