– Вовсе не нужно так торопиться и бежать в тюрьму. Я отдам распоряжение надзирателю по телефону, чтобы он немедленно проинформировал об этом вашего мужа, – говорил губернатор. – А вы сами немного отдохните здесь.

Благодарности моей не было границ. Он налил в бокал немного вина и настоял, чтобы я выпила для бодрости. Никогда раньше не доводилось мне пробовать вина, а это было какое-то особое и очень крепкое. По телу разлилось блаженное тепло. Стало так приятно и спокойно. Губернатор снова наполнил мой бокал, потом свой и опять предложил выпить. Я попыталась отказаться, но не смогла устоять перед его уговорами. После второго бокала губернатору не составило большого труда заставить меня опорожнить и третий. Стало клонить ко сну, все было как в тумане, я не могла пошевелиться. С трудом понимая происходящее, собрав остатки сил, старалась не поддаваться соблазну, но почувствовала, что мне что-то подмешали в вино…

Проснувшись около четырех часов утра, я увидела, что нахожусь в незнакомой роскошной обстановке. Несколько мгновений никак не могла понять, где я, и подумала, что сплю. Рядом со мной лежал незнакомый человек. Он повернулся ко мне лицом, и я узнала в нем губернатора. И тут я вдруг вспомнила все. Он сделал движение, намереваясь обнять меня, но я закричала, вскочила с постели, поспешно оделась и выбежала из дома, словно за мной кто-то гнался.

День только занимался. Город еще спал, и низко стелившийся туман окутал улицу и реку пеленой. Стояла ранняя осень, повсюду царили мир и спокойствие, но не в моем сердце. Там бушевали стихии и жизнь боролась со смертью – кто кого.

«Что я скажу Яше? Что подумают обо мне наши друзья? Проститутка! – эти мысли одна за другой проносились, как стрелы. – Нет, этого никогда не будет. Моя единственная спасительница – смерть».

Какое-то время я бродила по улицам, пока не наткнулась на уже открывшуюся бакалейную лавку. И там купила на тридцать копеек бутылочку уксусной эссенции. Когда вернулась, все стали расспрашивать:

– Где же вы были, Мария Леонтьевна, где провели ночь?

Мой внешний вид сам по себе уже вызывал подозрения. Никому не отвечая, я бросилась в свою комнату и заперла за собой дверь. Прочитав последнюю молитву, я залпом выпила всю отраву и упала, корчась от ужасной боли.

В это же время, около десяти часов утра, Яшу выпустили из тюрьмы и дали ему пятьсот рублей для устройства мясной лавки. Счастливый, шагал он туда, где я остановилась, совершенно не подозревая, что случилось со мной. И, только подойдя к самому дому, он заметил там какую-то необычную суету. Когда люди услышали мои стоны, дверь комнаты взломали. Эссенция, как огнем, обожгла мне рот и глотку. Меня нашли лежащей на полу без чувств. В сознание я пришла только в больнице. Вокруг стояли Яша, несколько сестер милосердия и врач, который что-то вливал мне в рот. Я не могла говорить, хотя и понимала все, что происходило в комнате. Доктор объяснял Яше, в ответ на его беспокойные расспросы, что я потеряла много крови и что мое выздоровление весьма сомнительно.

– Только невероятно здоровый организм позволит ей устоять и выйти живой из этой передряги, – добавил он.

Целых две недели я пребывала между жизнью и смертью, страдая от ужасных болей, корчась в диких судорогах. Меня кормили только молоком, которое вводили прямо в глотку через трубку. Около месяца я не могла говорить, но к его исходу угроза смерти миновала, однако пришлось пролежать в больнице еще месяц, прежде чем ко мне вернулось прежнее здоровье.

Яша поначалу не мог понять причину моего поступка. Ведь губернатор был так добр, так щедр. Он не только смягчил наказание, но и дал нам пятьсот рублей для открытия лавки. Это ли не пример благородства? В конце концов Яша пришел к выводу, что тяготы минувшего года вызвали у меня временное помешательство, в результате чего я и предприняла попытку самоубийства. Разочаровывать его я не стала, хотя мне и очень хотелось сделать это всякий раз, когда он принимался расхваливать губернатора.