Смутившись, хан отвернулся, устремив взгляд на пожарище, и заговорил с лёгкой хрипотцой, низким, глубоким голосом, который заставил вздрогнуть пленника:

– Завтра мы двинемся в обратный путь. Я собрал достаточно дани, чтобы вернуться в свои земли. Покорись, и, кто знает, может статься, я не сразу убью тебя.

Дамир усмехнулся мыслям и посмотрел на княжича, встретившись с его колючим, полным ненависти, взглядом.

– Ты не хан, ты – тать20! – услышал он твёрдый голос, в котором не было ни капли страха.

Жар ударил в лицо степному властителю. Подобного пленника ему не доводилось видать. Княжич смотрел на него так, что Дамиру стало неуютно под его взглядом.

– Бежать тебе некуда, да и «не ра-зум-но си-е…» – нарочито медленно, по слогам, произнёс он любимую фразу Ивача. Так говорили многие русичи, но лишь в устах наставника эти слова звучали особенно поучительно.

«Что с ним? Жив ли?» – подумал Владислав.

Из тяжких воспоминаний о верном ратнике княжича выдернул сильный толчок вбок. Оказалось, хан закончил говорить. Половецкий воин подпихнул пленника в спину, уводя вниз к подножью холма. Идти со спутанными узами ногами было, ох, как трудно. Пару раз княжич думал, что вот-вот упадёт. Но выказывать слабость перед супостатами он не собирался.

Его втолкнули в небольшой шатёр, примостившийся под холмом у раскидистого дерева. Человек, сидевший в углу, сжался. Княжич удивился тому, кого увидел. Купец. Рыжебород.

Поначалу Владиславу показалось, что и он пленник. Но руки его свободны, да и пут на ногах нет. Злость забурлила внутри княжича:

– Вражина премерзкая, – пробормотал он, страшась, как бы его ни услыхали снаружи. – Так, это ты, беспутный, ворогов на земли наши привёл?

Нахлынувшая ярость отодвинула в дальние уголки души раздумья о том, какая судьба ему уготована в неволе.

– Несерчай, твоя княжеская милость, – поднялся купец.

Оправдываясь, он вышел на середину и премерзко лыбясь отвесил поясной поклон.

Княжич попятился назад.

– Отойди от меня, беспутный нечестивец!

Его душили злость и обида. Собравши волю в кулак, он попытался успокоиться и подумать об ином. Голова сильно гудела и кружилась. Хотелось пить. А вот оставаться в обществе этого вражника было противно. Только кто его будет слушать? Не дома чай…

Княжич присел у входа в шатёр и привалился спиной к колу, служившему опорой. Прикрыв глаза, он вспоминал своё детство. Матушку, которую не знал, но о которой слышал много доброго. Она умерла, давая ему жизнь. Батюшку, который так сильно переживал её кончину, что не женился боле. Толмача Фёдора, учителя словесности, наук мудрёных, математики и языков иносказательных. Артемия Силыча воеводу, Ивача сотника да Гридю – трёх воинов, наставников делу ратному, друзей. Эх, надо было поприлежней учиться у них. А то все книги да свитки на уме. Может тогда успел бы хоть сколько голов ворогов срубить. Владислав вспоминал, всё, что сердцу любо-дорого, да сгинуло-пропало в бешеном танце огня нещадного.

Тяжёлая голова бессильно склонилась на плечо, и княжич провалился то ли в забытье, то ли в беспокойный сон, где слышался гул колокола, звон мечей, крики и стоны умирающих, и дикий смех хана Дамира.

– Явился! А мы туточки с боярином заждались правителя нашего! – перебирая свитки, Фёдор недовольно покосился Владислава. – Всё князю поведаю! То за книгами цельными днями сидит, с места не двинется, то из кузни не выгонишь. Ладно бы ещё на мечах делу ратному старался. А то звона я слыхом не слыхивал. Чего без толку слоняться, али дела нет иного?

– Не ворчи, Фёдор! Не гневи духов! Сам княжича на двор спровадил, а теперь хулу наводишь, – прикрикнул на разошедшегося толмача боярин Магута. – Ступай лучше, сыщи тиуна. Трапезничать пора. Ступай, сказываю тебе.