– Здравствуйте! – поздоровалась девочка, одетая не по сезону, на дворе жара, а малютка укутана по-осеннему: в серой, пуховой куртке, розовая, вязанная шапочка, чёрный шарфик, варежки болтаются на резинках.

Вострянова вмиг вспомнила (и пожалела) про обрез, Злыдня, необузданное колдовство и, что нечистые не могут миновать забор саглезира. Мгновенье и мозг воспроизвёл в голове юной колдуньи прочитанный давно в соцсетях анекдот, – «В полночь на кладбище школьница с косичками напугает любого человека больше, чем толпа пьяных отморозков!»

– Кто ты?! – Вострянова отпрянула к бане, схватила первый попавшийся дрын из дерева и, приняв «боевую стойку», приготовилась к обороне.

– Вы дурочка? – Обиженно и одновременно с удивлением спросила девчушка, – простит меня бог за такие слова. – Перекрестилась малютка, – я – Варя! А вы? Наверное, Лиза? Василиса Тамаровна за вас говорила днём, когда приходила со мной Толстого читать. Где дядя Вохран?

– Не подходи! – Сильнее сжала Лиза «оружие» и изо всех сил старалась пробудить силы магии.

– Я и так стою. Так, где дядя Вохран?

– Ты кто? Как миновала забор?! Почему нежить тебя не трогает?! – Протараторила Вострянова.

– Варя я! Говорила ведь… нет, вы – дура. Прости меня, Господи! – снова совершила крестное знамение малютка.

Из дома вышел Степаныч, самогон «поджимал» его пройтись «до ветра». Молочник, увидев девчушку, крикнул:

– Варюха! Привет! Иди сюда, чего стоишь?! Батьки, право, нет сейчас, тык, Лизка за него, проходи, мы ужинать только сели, есть чем поделиться… я… я… я на минутку отлучусь и приду, проходи.

Дружеский тон, неподдельная радость и слова Вольнова успокоили Елизавету, она отбросила кол, застыдилась, извинилась и проследовала в дом за Варей.

Степаныч, открыв вторую флягу, что не окрашена в цвет «хаки», раздобрев в прямом и спиртном смысле, принялся расхваливать малютку:

– Тык, это Варя наша! Как там правильно? Стоп, стоп, не подсказывать! Думаете, Степаныч совсем допился? Ничего не помнит? Нет, право, сейчас вспомню! А-а! Тык, официально, она – Голицкая Варвара Степановна! Хорошая девочка, родилась чуть не вчера, а знает её вся станица, сколько тебе? Право, лет пять?

Неторопливо прожевав пряник, девочка поправила:

– Двенадцать мне, выгляжу молодо. Можно ещё чайку? Только из самовара… не умеете разжигать? Я научу!

Степаныч продолжил:

– Я и говорю – двенадцать! Право, нечистые тронуть её не могут! Тык, таких людей, во всём мире меньше десятка! Неужто батька не рассказывал? Тык, меньше десятку, меньше! Она чиста, ни единого греха, первородный, как заверил батька, право – бред! Невиноват человек перед богом, что родился, и тем более за грехи далёких предков, потому ни единого. Сама рука Создателя с ней, ни один нечистый, включая самого Сатану, тронуть её не в силах!

Вострянова решила поумничать, впрочем, «на автомате», без лихого умысла:

– Сатана или Диавол?

Степаныч долго не думал:

– Тот, что главнее из них! Тык, если Варечка не испортится, не станет грешить, всю жизнь её никакая зараза и не тронет, и не болезни, и-и, право, не сам чёрт! Тык, батька вернётся, он тебе лучше объяснит, внучка.

Вострянова в общих чертах уяснила суть происходящего, волновал её крайний вопрос:

– Варя, как ты в лесу ночью одна осталась? Я понимаю, нечистые тебя не трогают, всё равно… маленькая, ночами гулять, родители отпускают?

Девочка, по-хозяйски растопив самовар, причём она объясняла свои действия, но Лиза не слушала, ответила:

– Нет, не отпускают. Отец у меня выпивает много, очень… надеюсь, Господь его вразумит скоро, терпим с мамой. Нет, папа хороший, когда трезвый, очень хороший, если меня в школу собирать надо али зима на дворе, он бросает пить и идёт зарабатывать, чтобы одеть меня, учебники купить. А мама очень хорошая, терпит папу, за меня заступается, тоже работает. Нет, не отпускают ночью гулять, надо им позвонить, предупредить, где я нахожусь, есть телефон?