– Но взамен, – возразил я, – кое-кто укажет мне дорогу к месту, где этому кое-кому удалось смыть с себя корку из дорожной пыли.

– Это запросто, – хохотнул воин. – Выйдешь во двор – бери правее. Пара уверенных шагов и ты на месте. У ворот конюшни найдешь огромную бочку. Вообще-то из нее поят лошадей, но для омовения тоже сгодится, – он подмигнул и добавил: – Да поторопись. Иначе, когда принесут снедь и пиво, я за себя не ручаюсь.

Я согласно махнул и вышел в коридор, охваченный сумраком и причудливой мозаикой из ароматов томящейся на огне пищи. На ощупь толкнул тяжелую дверь и вывалился за порог «Солнечного Гнезда». Прохладный воздух глубокого вечера ударил в нос свежестью, принося с собой обрывки далеких голосов улиц, наконец-то стряхнувших с себя оковы дневного солнцепека. В точности следуя указаниям товарища, я подался вправо и очутился возле покосившихся ворот конюшни. Без труда отыскал кубышку с чистой водой, рядом с коей в тесный ряд выстроились несколько пустых ведер, и наскоро окатился с головы до ног. Размякшие после долгого сна мускулы благодарно отозвались подзабытым чувством бодрости. Не позволяя себе разнежиться и не дожидаясь, когда моя чешуйчатая кожа обсохнет целиком, я завершил купание и, натянув одежду, вернулся в таверну.

На занятом Тамиором столе уже возвышалась колоннада из трех вместительных пивных чарок, с выпирающими через края пышными шапками густой ароматной пены. Во главе этого хмельного войска гордо стоял толстый бочонок, опоясанный крепким металлическим обручем, стягивающим его округлые бока посередине. Я был готов спорить с кем угодно, что в этом початом «генерале» содержится не что иное, как самое крепкое, самое будоражащее дух питье, которое только могло отыскаться в погребе Хоретия.

Помнится, Гоки – хозяин постоялого двора с благозвучным названием «Пряный Ветер», что служил нам последним пристанищем перед судьбоносным путешествием в далратийскую столицу – относился к спиртному с безграничным трепетом и нежностью. А оттого всегда безоговорочно отдавал главенство над трапезным убранством именно бочке, залитой элем под самую маковку. За время, проведенное в родном сердцу Мак-Тауре, мы с Тамиором сначала ради забавы, а затем и всерьез переняли у запасливого корчмаря эту замечательную традицию. И с тех пор, на моей памяти, не изменяли ей ни единого раза.

С удовольствием отметив, что грядущая пирушка обещает быть щедрой, я шагнул в сухое и приятное тепло залы. Чем ближе я подходил к столу, тем сильнее зверский голод давал о себе знать. Вокруг неприступного форта из кружек толпились плошки с дымящимися кусками развалившегося от кухонного жара мяса. Широкое блюдо, загруженное тремя крупными, завлекающими глаз ровной золотистой корочкой буханками хлеба, ютилось чуть поодаль.

Я жадно облизал сухие растрескавшиеся губы и остановился в шаге от оживленно льющегося монолога. Стул, оставленный мной без присмотра всего на четверть часа, к моему удивлению, уже обзавелся новым седоком. Высокий худощавый силуэт Давинти, словно оглобля, торчащий на фоне широченной спины белобородого рыцаря, то наклонялся к харчам, то вновь распрямлялся, широко раскидывая руки в стороны. Поэт с жаром рассказывал о чем-то, изо всех сил стараясь подкрепить историю наглядными образами. Завидев меня, он радостно закивал и, не прекращая болтать, услужливым жестом предложил присоединиться.

Застолье живо набирало обороты. Тил в самых воодушевленных красках расписывал обилие ароматных масел, что он обнаружил в купальнях Тари-Сахина и, видимо, не собирался останавливаться. Тамиор же согласно поддакивал, не забывая при этом набивать рот горячими кушаньями и исправно осушать чарку за чаркой. Судя по беззаботному взгляду бородача, я понял, что тот охотно пропускает все сказанное эльфом мимо ушей. Рыцарь и впрямь был занят исключительно тем, что стремился набить пузо впрок перед тяжелой дорогой, но против неутихающей болтовни поэта вовсе не возражал. Я придвинул к себе томящуюся напротив миску, наполнил кружку питьем и подсел к товарищам.