– Каких замыслов? – Удивился Шуйский.

– А таких. Кто чернь поднять хотел после свадьбы Ивана Васильевича вовремя пожара?

– Так, то ж Захарьины. Они сами себя оговорили! А сколько ты им серебра отсыпал, чтобы про тебя молчали? А Глинские всё про вас знают!

Санька привстал над столом, оперевшись об него одной рукой, и пьяно погрозил Шуйскому пальцем.

– Всё про вас знают… И государь батюшка знает, ибо я ему сам сказал.

Тут Санька понял, что сболтнул лишнего, и приложил указательный палец к губам.

– Только тс-с-с!

Александра мотануло из стороны в сторону и приложило о стол лицом. И качественно приложило, успел подумать он и уснул.

* * *

– Что ты говорил про войну со шведами? – Спросил Иван.

Он был хмур и целыми днями вздыхал. Они с Санькой шли по верфи, осматривая строящиеся корабли.

– Про шведов я говорил, что попытаются отвоевать у нас Орешек, Усть-Лугу и Ивангород.

– И чего вдруг? Мир у нас с ними.

– Шведы сейчас торгуют втридорога. Везут всякую рухлядь, до которой наши купцы не дотягиваются из-за Ливонии. А в следующем году к нам в Архангельск зайдёт английский корабль, что пойдёт искать северный путь в Китай. И завяжешь ты, государь, с Англией торговлю, а со шведами торговать прекратишь. Уж слишком вкусными покажутся тебе цены английские. Вот шведы и обидятся.

– Точно знаешь про то? – Спросил хмуро царь.

– Точно, государь. Как англичане в Архангельск придут, так и поймёшь, что я прав. Придут с письмом от королевы, но… не к тебе.

– А к кому? – Удивился царь.

– Ни к кому. Они не думают попасть в Россию. Они вообще не знают, куда приплывут.

– Понятно. Что ещё тебе привиделось?

– От англичан много бед будет. Они воры и лгуны. Веры им нет и помощи никакой от них не жди. И ещё другое хотел тебе сказать, государь, – поспешил сказать Александр, видя, что у царя пропал интерес к разговору.

– Говори…

– Хотел сказать тебе, что Захарьины не колдуны и не упыри.

Иван Васильевич удивлённо взглянул на Саньку.

– Говори, – повторил он.

– Ты, государь, прости, что путал тебя. У ложа Адашева ты, и вправду, видел… Но не беса, а упыря. Напал он на Алексея Фёдоровича по дороге сюда, но не осилил, а я увидел его и отогнал. Но не изгнал до конца. Вот он и убил Григория и Никиту. Прости, государь, виноват. Надо было сказать Сильвестру, но он и сам его видел. Все видели.

Царь нахмурился.

– Не пойму я что-то. Ты винишься за что?

– За то, что не отвёл от слуг твоих беду.

– Так, то не твоя забота, а бога, или Сильвестра. Ты не волхв и не колдун. Или колдун?

– Нет, не колдун я, – ответил, «повесив голову» Санька. – Но всё одно виноват.

– В чём? – Снова удивился царь.

– Когда упыря отгонял от советника твоего, неправильные слова сказал, пообещав, ежели он уйдёт, отдать ему других людей в жертву.

К удивлению Александра это его признание на царя особого впечатления не произвело. Он просто стоял и хмурился.

– Ну, и?

– Озлился я на Захарьиных, а упырь тот посчитал, что я на них указываю… Вот и убил…

– Ты в своём уме? – Спросил, наконец, царь.

– В своём, государь. Вот и Адашев на меня злится. Слышал он наш сговор с упырём, а теперь пеняет, что его жизнь сохранил за чужой счёт.

– Так ты нарочно, что ли, с упырём сговорился? – Возмутился царь.

– Да, какой, нарочно!? Не помнил я себя! За Федорыча переживал, вот и брякнул не подумавши. Хуже другое… Упырь сказал, что ежели я умру до исполнения уговора, он заберёт души близких мне, а ближе тебя, у меня нет, государь.

Санька стоял, понуря голову. Государь стоял раскрыв рот.

– Не веришь, государь, спроси у Адашева. Он слышал всё.

Иван Васильевич резко развернулся и рысью побежал в сторону «царского дворца».