– А Липе Петровне помог ваш оберег? – совершенно невпопад спросила Ася.

– Конечно! – вскричала Ариадна, а Матя с Татьяной Максимовной закивали, словно китайские болванчики. – Она больше не падала так сильно.

– Просто почти сразу после того, как ты связала Липе шарф, – прервала молчание Варвара Андреевна, – приехал Сергей Егорович, и она перестала гулять по окрестностям в одиночестве.

Ариадна нахмурилась из-за подобной дискредитации своего оберега.

– А ты не подумала, милочка, – сказала она, поджав губы, – что появление Кэпа есть не что иное, как результат моих трудов? И наследство, с помощью которого Липа, помяни мое слово, обретет зрение, – тоже в какой-то мере моя заслуга. Я же остатки пряжи пускаю на сень.

– Куда? – переспросил Рыбак, чувствуя себя оболваненным.

– Сень, молодой человек, – это своеобразный покров. Помните, как у Пушкина: «Лесов таинственная сень с печальным шумом обнажалась…» А я, наоборот, облачаюсь в свою сень и благодаря нитям, пропитанным космической энергией, вступаю в связь с обладателями оберегов. Вот и с Сергеем Егоровичем недавно общалась посредством сени.

Последняя фраза прозвучала совсем уж двусмысленно. Иван представил Новикова, каким видел его на фотографии из личного дела, – холодный стальной взгляд, сжатые губы. Не человек – терминатор какой-то. А тут его описывают всеобщим любимцем, вступающим в связь под сенью…

Ход мыслей Рыбака нарушила Варвара Андреевна, которой, похоже, тоже надоел бред ясновидящей.

– Мадина, подлей, пожалуйста, горяченького чаю, – попросила она.

– Мне тоже, – обрадовался Рыбак. – И варенья, если можно. Того, вкусного, из инжира.

При виде Мадины, шустро прибежавшей на зов, в голове у Ивана забрезжила идея. Не сказать, чтобы здравая, но за неимением лучшего сгодится, надо же с чего-то начинать. А что, если у Ариадны или, к примеру, Липы Петровны тоже имелся защитник вроде Дамира, который, заметив знаки внимания, оказываемые родственнице, решил призвать ухажера к порядку и несколько переусердствовал?

– Я правильно понял, что после появления Сергея Егоровича Липа Петровна прекратила одинокие прогулки и гуляла исключительно с ним?

– Неправильно, – возмутилась Ариадна, – он взял шефство над всей нашей компанией и устраивал совместные прогулки. Вернее, вылазки, так он это называл. Придумывал маршрут, договаривался с Дамиром, и мы ехали, не зная куда. А Кэп по дороге рассказывал, рассказывал, рассказывал… Да так, что казалось, истории оживают, и ты уже в центре событий, происходивших здесь много лет назад. Ты песчинка океана Тетис, который когда-то бушевал на этом самом месте, ты звезда из далекой галактики, и за окном не горы и крымский лес, а бесконечность… Да, именно так, это Крым, детка, – последняя фраза была адресована Асе, – Сергею Егоровичу удалось даже Липе показать небо в алмазах. Вот каким замечательным рассказчиком был наш Кэп. Хотя что это я? Почему был? Он жив. Я видела его совсем недавно. В шарфе, повязанном поверх пальто. Пока шарф на нем, никакие беды ему не страшны.

– Извините, пожалуйста, – встрепенулась Антонина, которая, казалось, дремала в своем кресле, – вы сказали, что видели моего отца.

– Ну да, разумеется. Поднялась над повседневностью, заглянула за грань неведомого…

– Может, пойдем спать? – прошептал Рыбак.

– Подожди, – покачала головой Ася.

– О чем это я, – продолжала Ариадна. – Ах да, о Сергее Егоровиче. Сколько он разных историй знал, просто бессчетное множество. Только о службе своей не рассказывал – как я уже говорила, это государственная тайна. Но я знаю, что тяжело ему было. Тонул, горел. Летом видела, когда футболку надел, – у него ожоги по рукам, словно жгуты. Спросила его как-то, а он только усмехнулся. Было дело, сказал, и все. Молчок. Тайна. А про Крым, его обитателей, горы, реки – часами мог говорить. Ему бы книги писать! А что, гораздо лучше получилось бы, чем у чьих-то внучек, которые и не жили вовсе, и пороху не нюхали, да и не читали хороших книг вовсе, а туда же – сочинительствовать.