– Но, друг мой, – с тревогой начал Мануил. – Как же ураган?

– Урагана не будет, – сквозь зубы процедил Тамерлан и, развернувшись к свите, задал вопрос: – Кто из вас, верные мои, желает, подобно мне, отправиться к Смирне по волнам?

Привыкшие к степям лихие наездники замялись, опасаясь менять верного коня на своенравные волны.

– Я почту за честь, – негромко, но четко произнес Хасан Галаади.

Море лениво плескалось у пирса. Ветер с явной неохотой переползал с реи на рею, надувая паруса галеасов ровно настолько, чтобы корабли без труда могли совершать манёвры. На легкой зыби Мраморного моря скользили быстроходные многовёсельные галеры, огненосные дромоны, грозные каракки с боевыми площадками на баке и юте, полными султанских левантов.

Вокруг строя эскадры вились легкие османские самбуки, прикрывавшие тяжелые корабли от внезапных атак брандеров.

Наварх императорского флота смотрел на Тамерлана. В его взгляде сквозь почтение проступал неподдельный ужас. Вскоре после полуночи ему сообщили, что буря, уже ворвавшаяся в Дарданеллы, вдруг ослабла, точно выдохлась. А к утру от нее не осталось и воспоминания. Яркое весеннее солнце, легкий ветерок – живи и радуйся. Так бы наварх, вероятно и поступил, но весь его тридцатилетний опыт плавания в этих водах гласил, что такого быть не могло.

Между тем Железный Хромец стоял на капитанском мостике рядом с императором, удивлённым, кажется, не меньше наварха, и невозмутимо созерцал мерное движение волн. В отличие от большинства соратников и советников, с явным опасением разглядывающих корабли, он глядел и улыбался, неспешно переговариваясь то с василевсом, то со стоявшим за его спиной Хасаном Галаади.

– Великий Чингисхан, мир праху его, до самых последних дней своей жизни мечтал дойти до Последнего Моря. Ему не удалось, хотя нет и не было человека, более могущественного, чем мой великий предок. Но если бы я желал лишь завершить дерзновенный замысел Чингисхана, я бы легко сделал это. Для таких кораблей нет последнего моря.

Тамерлан положил руку на эфес персидской сабли. Индийский жемчуг и афганский лазурит, казалось, вспыхнули и заиграли внутренним огнём от прикосновения хозяина.

– На берегу гонец, – наварх указал жезлом на всадника, мчащегося у самого обреза воды вслед кораблям эскадры, величественно покидающей бухту Золотого Рога.

– Да, я вижу, – хмурясь, ответил Тамерлан. – Что-то подсказывает мне, что он привёз недобрые вести.

– Почему ты так решил, брат мой, великий амир? – Поинтересовался император.

– А вот спроси у него, – Железный Хромец кивнул в сторону Хасана. – Он все знает.

Мануил обратил к дервишу вопросительный взгляд.

– Если бы весть, которую везет гонец, была доброй, радость бы переполняла и его самого. Он бы сорвал кушак, или тюрбан и размахивал им, ибо так лучше видно. – Всадник же машет руками. Он выполняет свой долг, но не рад этому и не жаждет быть замеченным.

– И верно, – улыбнулся Мануил. – Теперь это, и вправду, кажется очевидным.

– Я же говорил. Этот умник проникает в суть вещей так же легко, как всякий иной, глядя в кувшин, говорит, полон он. или пуст.

– Всё ведомо лишь Аллаху, – Хасан воздел руки к небесам, – милостивому, милосердному.

Между тем шлюпка, отправленная за носителем недоброй вести, причалила к берегу. Ещё немного, и он, поднявшись на палубу, увидел спускающегося к нему Тамерлана и рухнул на колени, точно более не в силах был стоять на ногах:

– Не вели казнить, о, Повелитель Счастливых Созвездий, опора и надежда всех правоверных, блистающий меч веры, оплот…

– Хватит, – резко прервал его Тимур. – Что привёз ты?