– Так впотьмах же, – пожала плечами девушка. – Тьма незнания – моя стихия, – пошутила она, намекая на свое происхождение.

– А, – понял Торрен. – Вот ты говорила, там, под землей, всегда темно. Или там, сумерки. Правда, что ли?

Мист смерила его уничижительным взглядом, но Торрен ничего не заметил, продолжая на ходу следить за отпечатками в грязи, чтобы не упустить добычу.

– В темноте темно, пока свет не зажжешь, – наставительно сказала она. – Что непонятного?

– Ну, а как, и дома темно, и не дома темно, и всегда темно?

– В домах у нас есть светильники, правда, не очень яркие, и на домах снаружи мы обязаны в черте города зажигать огни. Но по большинству коридоров ходим во мраке, потому что свет привлекает подземных хищников.

– Веселая у вас жизнь.

– Не жалуемся, – отозвалась Мист и притихла, прислушиваясь.

Торрен тоже напружинился – внутреннее чутье подсказывало ему, что они близко. А, может, дело было в отчаянном писке пожираемого заживо птенца.

Поляна была крохотной: три-четыре шага в длину, но на ней помещался нелепый маленький шалаш из веточек, груда грязных тряпок, куча обглоданных костей, пара птичьих трупиков… и странное существо, которое, пригнув голову к земле, ртом рвало плоть еще живой жертвы – маленького, пушистого гусенка.

– Мама, – сказала Мист ошарашенно, и Торрен привычным движением запихнул ее себе за спину.

Услышав ее голос, существо их, наконец, заметило, подняло голову: серые лохмы свисали на тощее детское лицо с проваленными глазницами, вокруг окровавленного рта прилипли перья. Ребенок, или похожее на ребенка существо было голым, за исключением какой-то грязной тряпки, намотанной поперек туловища, и тощим, таким истощенным, что можно было, кажется, пересчитать все кости навскидку. А еще, с суеверным ужасом заметила Мист, у него не было ни ладоней, ни ступней, поэтому оно и перемещалось полу-ползком, полу на четвереньках, оставляя такие странные следы.

– Пепельная срань, – оповестил Торрен о своем мнении, отступая на шаг и доставая Хладогрыз.

Существо раззявило рот, в котором отчетливо были видны почти человеческие зубы, попыталось что-то сказать, но голос застревал в горле, вырывалось только неопределенное бульканье. Торрен шагнул было вперед, чтобы, на всякий случай, прибить это непонятное создание, но Мист удержала его, повиснув на плече.

– Стой, стой, – попросила она. – Погоди!

– А чего стоять-то? Любоваться, что ль? Вот он, вор!

– Да погоди, это ж, – лицо Мист перекосило от ужаса, но она продолжала висеть на руке Торрена, не позволяя ему из предосторожности убить странного и пугающего ребенка. – Это ж ведьмы болотной дите!

– Чего? – Торрен с отвращением посмотрел на все еще бесполезно разевающего рот детеныша, но меч опустил. – Вообще-то, это не лучшая рекомендация, чтоб его в живых оставлять, – сообщил он подруге.

– И ты сам себе не лучшая рекомендация, чтобы оставлять в живых тебя, – веско ответила Мист и, вздрагивая от отвращения, сделала шаг к маленькому чудовищу. – А мама твоя где?

– Д, – справился со своим голосом и языком детеныш. – Д-ом Гнала. Выгнал-ла, – раздельно ответил он, застенчиво глядя на Мист из-под колтунов спутанных косм и, неловко схватив недоеденную птичку своими культями, протянул ее девушке.

– Что, усыновлять собралась? – осведомился Торрен, с настороженным любопытством наблюдая за сценой.

– Нет, спасибо, я это не ем, – как можно мягче сказала Мист, с трудом сдерживая рвотные порывы. – Мама тебя выгнала?

– Ды-а. Есть, – сказал он и сам впился в сырое мясо зубами. Мист всю перекосило, но она нашла в себе силы осторожно присесть рядом, глядя на незадавшееся чудовище.