– А это что? – заинтересовалась Варя.

– Если мамки в тягости много сала едят, то у младенчиков бывает щетинка на спине. Колет, спать не даёт. Вот мы сейчас посмотрим… – Бабушка вынула Митьку из зыбки и развернула пелёнки.

– Не надо, сейчас опять кричать будет, – испугалась Варька.

– Не будет. Вишь, спит как крепко.

Митька только гугукнул, не просыпаясь.

– Коли щетинка, то надо хлебным мякишем с грудным молоком покатать по спинке – щетинка и пройдёт.

Бабушка потрогала ладонью Митькину спину, лизнула для верности и сказала:

– Нет, гладенько всё. Значит, не щетинка. А где его куватка?

Варька знала, что такое куватка. Это тряпичная куколка-оберег для малых ребят.

Она поискала в зыбке.

– Нету. Должно быть, потерялась.

– Надо мамке сказать, чтобы новую сделала. Смастерит она куватку, и Крикса отстанет от Митеньки.

– А кто эта Крикса, бабушка?

– Злой дух. Ребят мучает, щекочет или щиплет. Бывает, что ведьма деревенская помирает, у которой деток не было, и становится она Криксой, Ночницей.

«А ведь и правда, – подумала Варя, – померла у нас недавно бабка Минодора». При жизни бабка ворожила, гадала на картах, лечила людей травками. Варька слышала, как кто-то из соседок боязливо сказал: «Будем хоронить, кол осиновый в сердце ведьме вбить надо, чтобы после смерти добрых людей не тревожила».

– Какая Минодора ведьма? – возразили ей. – Людям она не пакостила.

Соседи нашли у неё денег немного, на это и погребли. Детей у Минодоры не было, про другую родню никто не слыхал.

«Вдруг Минодора стала Ночницей? Изводит братика, спать не даёт», – подумалось Варьке.

Бабушка сказала про куколку матери, а той всё сделать недосуг. Ещё сильнее стал братик орать ночами. Мать носила его на руках по избе, укачивала. Сама с ног валилась, чуть не стоя засыпала. И сказала в сердцах:

– Да чтоб тебя разорвало, проклятого!

Поднялась бабушка, отняла у матери Митьку.

– Что ты, Акулина! Нельзя дитя проклинать. Ты ложись, я вот сейчас его успокою. Слышь, ветер какой, ребятки всегда на непогоду маются.

Луна заглядывала в окошко через рваные тучи, ветер стучал по крыше ветками яблони. Ходила по избе бабушка и напевала:

Баю-баюшки-баю,

Баю, Митеньку, баю!

Приди котик ночевать,

Мою детоньку качать.

Уж как я тебе, коту,

За работу заплачу:

Дам кусок пирога

И кувшин молока.

Митька затих, и Варя тоже задремала.

…Проснулась она от голоса матери. Та ворковала, тетёшкая Митьку.

– Ах ты мой красавчик, ах ты моя кровиночка!

Варька протёрла глаза.

Мамка сидела возле зыбки и держала на руках берёзовое полено, завёрнутое в пелёнки, баловалась, как девчонка, тыкала ложкой в сучок.

– Плохо ест, – пожаловалась она.

– Мамка, ты чего озорничаешь? – подошла Варька. – Полено нянькаешь. А Митенька где?

Мать нахмурилась:

– Какое полено? Али не умывалась ты ещё, глаза слипаются?

Она говорила серьёзно и всё пыталась накормить полено жиденькой кашей. Варе показалось, что мать лишилась разума.

– Бабушка! Мамка с ума сошла! – закричала она.

Бабушка с кряхтеньем слезла с печи.

– Что стряслось, чего шумишь, егоза?

Увидела, как мать нянчит полено и испуганно перекрестилась.

– Господи, с нами крестная сила! Акуля, доченька, отдай поленце. Ты куда Митеньку подевала?

Мать рассердилась по-настоящему, брови свела.

– Да вот он, Митя! Вы ослепли, что ли, или белены объелись? Насмехаетесь надо мной! Сами вы поленья деревянные, Митенька это, глаза-то разуйте!

Варя разревелась. Бабушка отвела её в спальню, обняла, погладила по острому плечику.

– Знать, Ночница подменила Митю на берёзовое полено, а мамке чудится, что это сыночек её ненаглядный. Митенька теперь у Криксы.

– Что делать, бабушка? – всхлипнула Варя.