– Это невозможно, – отвечает Мари-Луиза. – Часы – часть коллекции Версальского замка, то есть являются собственностью государства.
Геринг ухмыляется:
– А разве французское государство не нуждается в деньгах?
– Я узнаю у нашего директора или его заместителя, господина Зюсса, – обещает Мари-Луиза.
Едва упомянуто имя виконта, как Геринг спрашивает, не будет ли она возражать, если заместитель директора поможет его эксперту в поисках произведений искусства, которые можно приобрести в Париже. Мари-Луиза тут же идет в атаку. Она искала слабое место, чтобы продвинуть свои пешки, и вот брешь найдена.
– В обмен на услуги господина Зюсса, – осторожно начинает она, – могу ли я попросить вас ограничиться принятием одной ванны в день?
Франк и Карл Хабершток синхронно делают шаг назад. Рейхсмаршал сидит, онемев. Поерзав в шезлонге, он взмахом руки отсылает арт-дилера и наконец встает. Выпрямляется, откидывает все тело назад и встает перед ними гордо, как паладин.
– Действительно, до меня доходили слухи…
Он не заканчивает фразу, он смотрит на хозяйку отеля так, словно пытается прочесть ее мысли.
Франк наблюдает за ними: два хищника молча оценивают друг друга. Самообладание Вдовы поистине вызывает восхищение. Взгляд Геринга пробирает до глубины души, но она не опускает глаза. Молчание длится несколько секунд. Геринг встает, делает несколько шагов, затем четко и спокойно, почти ласково спрашивает ее, ведома ли ей радость мести. В точку! Вдова как будто сбита с толку. Неужели Геринг, этот намазанный гримом людоед, еще и умеет видеть людей насквозь? Или выпад сделан наугад? Мари-Луиза берет себя в руки:
– Знаете ли, в моем возрасте человек обычно много чего изведал…
Рейхсмаршал хитро улыбается и снова устраивает свое слоновье тело на бархатной козетке. Теперь, когда его восковое лицо обращено к потолку, а руки скрещены на вздутом животе, он похож на средневековое надгробие.
– Гитлер – спаситель! – вещает он, опуская веки и резко повышая голос. – Сегодняшний день явил тому новое доказательство. Левацкая мразь, евреи и нигилисты повержены в прах. Но в отношении униженного врага следует сохранять максимальную бдительность, вы согласны?
Он продолжает, как бы обращаясь к самому себе:
– Для достижения окончательной победы враг должен быть полностью уничтожен! Вот непременное условие, при котором Третий рейх пройдет сквозь тысячелетия!
Людоед замолкает, его звериное дыхание становится ровнее. Гости не знают, как поступить. Может быть, Геринг задремал? Франк смотрит себе под ноги, под ботинками – шкура бенгальского тигра, подстреленного Великим Охотником самолично.
9
1 октября 1940 г.
Вместо Уинстона Черчилля на Вандомской площади обосновался Герман Геринг, зато дом на улице Анри-Рошфор, где живет Франк, почти вернулся к нормальной жизни. Консьерж даже нашел время, чтобы навощить дубовую лестницу. Аромат восковой мастики Sapoli создает иллюзию прежнего мира. С четвертого этажа снова доносятся звуки фортепиано: сегодня вечером мадемуазель Ле Троке репетирует Шумана. «Грезы» немецкого композитора – ее конек.
Даже у фрицев можно найти что-то хорошее.
Франк сидит у себя в гостиной на диване и тихо радуется. Сын оказался жив и здоров, и даже не в плену. Мейер отпраздновал это известие парой бокалов «Кот-де-Нюи». Утром пришла почтовая открытка: только что введенное «межзональное сообщение»[6]. Франк в двенадцатый раз перечитывает текст. Жан-Жак избежал мобилизации благодаря плохому зрению. Франку немного стыдно: он забыл, что сын близорук. Или вообще не знал об этом? Какая разница! Главное, что мальчуган по-прежнему в Ницце и только что принят бухгалтером в отель «Негреско». Подчеркнуто: «настроение – спокоен».