– Я тоже…

Франк Мейер думает о судорогах и вспоминает симптомы солдат, пристрастившихся к эфиру. Теперь он почти уверен. Это ломка после отмены морфия. И тут же мысль о Мари-Луизе Ритц: узнай Старуха о состоянии Бланш, она тут же воспользуется ситуацией, чтобы выставить ее из отеля.

Молодая горничная деликатно промокает рот салфеткой и только потом подносит к губам свой бокал белого вина. «Ритц» – школа хороших манер.

– У тебя есть новости от матери?

– Нет, она в Бретани, но почта до сих пор не работает. А как дела у ваших?

– Никаких вестей, я даже не знаю, где мой сын…

Франк с удивлением понимает, что сейчас он впервые заговорил о сыне: обычно он о нем не упоминает.

Девочка, наверно, и не знала, что у меня есть ребенок.

Мари Сенешаль действительно поражена и спрашивает, сколько ему лет.

– Жан-Жаку девятнадцать.

– Да мы ровесники! – восклицает она.

Франк молчит. Он вдруг понял, что никогда не приглашал в ресторан собственного сына.

12 сентября 1940 г.

Этот человек в любом помещении ведет себя, как режиссер. Саша Гитри минует дверь ресторана «Эглон». Он оценивает объем, размеры и дистанции, улавливает настроение собравшихся, проницательным взглядом схватывает общую атмосферу. Он надеется угадать даже то, что люди думают в глубине души. Вслушивается, вглядывается, проникает под кожу. Это его секрет. Швейцар узнает его и бросается со всех ног: кумир снова появился на людях. Гитри поднимает указательный палец и сжимает губы, что следует сразу же интерпретировать как нежелание звезды выступать в своем классическом амплуа. Сегодня вечером на знаменитом артисте и режиссере сшитый на заказ костюм-тройка из серой шерсти в косую клетку, двубортный пиджак с мягким «неаполитанским» плечом, белая рубашка с крахмальным воротничком и черным бархатным галстуком «лавальер». Темно-серая фетровая шляпа-борсалино чуть надвинута на лоб, как забрало рыцарского шлема. Гитри с его прямым носом, упитанными щеками пятидесятилетнего человека и цепким глазом напоминает полковника инженерных войск, прикидывающего, как бы получше расположиться. Барон бульварных развлекательных театров, некоронованный властелин парижских подмосток уже десять дней сочиняет новую пьесу, сидя в своем кабинете на авеню Элизе-Реклю – «Затворник Элизиума». Адрес оправдывает себя, как никогда.

Кто бы мог поверить, что этот мастер пера – еще и молодожен? Не далее, как летом, Женевьева де Серевиль стала мадам Гитри. Его четвертая супруга – молодая актриса: начинается четвертый акт жизни, целиком посвященной театру, только на этот раз первые сцены разворачиваются на фоне немецкой оккупации. К чему это все приведет?..

Франк Мейер наблюдает за давним другом так, как наблюдал бы за звездой балета, со смесью восхищения и легкого беспокойства.

Это Гитри выбрал местом их встречи ресторан «Эглон» на улице Берри. Франк терпеть не может это заведение: здесь все искусственно и претенциозно, от меню до багровых георгинов на каждом столе. Но немцам, пожалуй, такое нравится: сегодня вечером их здесь предостаточно, держатся чванливо.

А вот почему сюда ходит Гитри?

Метрдотель Эдмон узнал Франка Мейера, который, убивая время, сидит и теребит скатерть. Пузатый, невысокий, он пересекает зал, чтобы поприветствовать – возможно, слишком демонстративно – бармена отеля «Ритц».

– Говорят, вы закрыли бар? – спрашивает он сочувственно.

Но Франк догадывается: если что, тот первым попросится на его место.

– Всего на несколько дней. Строго между нами: отель готовится к приему важного гостя.

На этой неделе Франк уже раз десять рассказывал эту басню. Эдмонд реагирует, как все: