Я приготовился действовать. Если сейчас хозяин кабинета поймёт, что в его вещах рылись, он обязательно будет осматривать кабинет, найдёт меня, и тогда я могу оказаться в менее выигрышном положении, поэтому нужно решаться и действовать на опережение.

– Все эти ожидания выбивают меня из нормальной жизни! Я даже забыл закрыть замок на сундуке. Может, пора решить вопрос с Шабариным? Убейте его наконец! – выкрикнул хозяин кабинета.

Сидя в шкафу, я выдохнул – мой враг посчитал, что сам растяпа, а внутрь сундука не полез. Ещё бы чуть-чуть, и я выскочил бы, как чёрт из табакерки, и начал убивать. А пока, несмотря на то, что ноги у меня изрядно затекают, а спина побаливает из-за неудобства, я всё ещё считал более верным оставаться этаким невидимкой в шкафу.

– Господин Жебокрицкий, прошу вас, подойдите к окну, – сказал Лавр, а я в очередной раз напрягся. Всё-таки выпрыгивать?

– Что это? – недоумённо спрашивал хозяин кабинета.

– А вот и ответ от младшего Шабарина. Горит ваш главный амбар с зерном, – спокойным, мне даже показалось, что удовлетворённым голосом произнёс Лавр.

– Убей эту тварь! – прошипел Жебокрицкий, а тяжёлые быстрые шаги и хлопок входной двери сказали мне, что помещик со своим телохранителем побежали разбираться с каким-то там пожаром.

Но я шел прямиком сюда и по пути ничего не поджигал! Кто этот чёртов пироман, который принялся жечь костры в округе?

Однако с этим пусть разбирается хозяин. А мне нужно как-то уходить.

Немного поразмыслив, я решил, что лучшим способом покинуть дом Жебокрицкого будет взять и выйти из него через входную дверь. Не парадную, конечно, но все же не лезть в окно, чтобы не быть обнаруженным. Тем более, что мне нужно забрать веревку, да и вообще не оставить следов пребывания тут.

Сжигать или не сжигать кабинет? С одной стороны, такая мера мне казалась теперь чрезмерной. Уже и так некие «доброжелатели» подожгли ему зерновой амбар. Вот только Жебокрицкий не перестал быть моим врагом, да и то, что он обнаружит пропажу денег и документов, мне на пользу не пойдет.

Соорудив не сильно мудрёную конструкцию, когда смоченная тряпка должна загореться, но не сразу, от оставленных самим хозяином кабинета свечей, я осмотрел кабинет. Нет, все правильно. Война не терпит сантиментов. Пожар не должен перекинуться на другие помещения, ну а кабинет – моя личная месть хотя бы даже за то, что Жебокрицкий пробовал отобрать имение, доставшееся мне от отца.

Выждав, когда уже перестали бегать и кричать в самом доме (видимо, и слуги, и хозяева отправились смотреть на горящий амбар или пробовать тушить его), я открыл дверь и вышел из кабинета в коридор.

Есть такое правило: хочешь быть незамеченным, поступай так, как от тебя никто не ожидает. Ну, кто может подумать, что в доме кто-либо находится, а ещё, что этот самый «кто-либо» решил пройтись по коридорам?

Выход, который стоило бы, скорее, назвать хозяйственным, располагался в левом крыле большого, как минимум в два раза больше, чем мой сгоревший дом, здания. Вот туда, прислушиваясь, но не спеша, я и направлялся.

Я не опасался быть услышанным или даже увиденным. Одно дело, что всё мое лицо, естественно, и тело было покрыто тканью, и узнать меня невозможно. Но почти наверняка тут сейчас вообще не души – иначе бы я так и не пошел.

Все жители дома, как хозяева, так и слуги, отправились к амбару с зерном. Уверен, что и крестьяне из соседних деревень, принадлежавших Жебокрицкому, тоже бежали спасать зерно. Это же и их хлеб. Какой скотиной помещик ни был бы, но знает, что свое имущество, то есть крестьян, морить голодом нельзя, иначе помрут – и кому тогда работать. Так что хоть под ссуду, но зерно в трудные времена выдавали все помещики. Особенные идеалисты давали и бесплатно.