Латна шла через Бомжатник и, заметив играющего Банджо, зашла в кафе как раз в ту минуту, когда старик закончил танцевать и предложил пари. Немалый куш, который он отхватил, да еще бутылка вина впридачу – всё это растравило в ней жадность и зависть. Она набросилась на Банджо.

– Этот человек взять твои деньги. Ты играть, а он взять. А ты считать, ты такой гордый, ни за что не попросить – и вот ничего и нет у тебя. Думаешь, ты богатый.

– Отстань от меня, женщина, – сказал Банджо.

– Друга заставлять вино тому человеку покупать. А он просто обманщик. Ты цветной, а дурака валять, как белый.

– Я не заставлял его заключать пари. Да в любом случае, что за вшивая ставка такая? Прости, Господи! Вспомнить только, какие я сам ставки загонял, и всё по-крупному, в Монреале на гонках! Да что вы все знаете о жизни и о крупных ставках! – Банджо пьяно замахал рукой, будто старый добрый мир с гонками и приятелями-игроками вырос перед ним во плоти.

– Тут не Монреаль, а Марсель, – откликнулась Латна. – Идиотство за просто так играть. Ты блядун, тебе деньги нужны…

– Что-то не по делу ты разоралась, а ну уймись. Я с тобой вожусь, но на шею садиться не дам. Поняла? Никогда в жизни женщина мне на шею не садилась – и ты не сядешь.

Он поднялся и положил банджо на стол.

– Если кто сажаться на шею, то это не я, – сказала Латна.

– Хорош, ребята, насиделись, – сказал Банджо. – Пошли уже отсюда!

Стоило Латне появиться – и Банджо принял ее, просто, не задаваясь вопросами. Она заняла место той любой другой девицы, которая позаботилась о нем как раз тогда, когда он нуждался в помощи, – и такая благосклонность судьбы представлялась ему чем-то само собой разумеющимся. Как срослось, так срослось. В жизни, представлялось ему, всё – лишь череда сменяющих друг друга обстоятельств.

Мальти был куда чувствительнее и – в отношении романтическом – куда ранимее Банджо. Он был большой, сильный, благодушный; все считали его мировым парнем. Когда Латна стала вхожа в компанию, причем совсем не так, как другие канавные девицы, именно он замолвил за нее словечко. Но с тех пор как началось неуклонное сближение ее с Банджо, едва уловимой переменой затуманилось отношение к ней других.

– Что ‘меем, не хр’ним, – обратился Мальти к Банджо как-то раз, когда они сидели на волнорезе – поджидали, что вот-вот на корабле позовут обедать. – Ты, сд’ется мне, как раз из т’ких, а всё п’тому что обл’милось задарма.

– Да будь я самый безмозглый ниггер на свете с самой шелковой на свете телкой, – сказал Банджо, – прятать башку под женской юбкой и чтоб баба надо мной кудахтала – да ни в жизнь.

– Д‘лась вам всем юбка ента, – откликнулся Мальти. – Все оттуда в’шли и все там б’дем.

Банджо рассмеялся и сказал:

– Бог дал, Бог взял. Такова жизнь. Мы сошлись запросто, и относится она к этому запросто, и я тоже отношусь к этому запросто.

На палубе показался чернокожий моряк и помахал им. Они поспешили спуститься с волнореза и вскарабкаться по трапу.

Кроме Латны, женщин на пляже особенно не водилось. Впервые Мальти увидел ее на корабле, с которого их с Имбирьком и Белочкой незадолго до того выпроводил негр-стюард.

– А ну пошли отсюда, шаромыги, – сказал стюард. – Кости – и той не дождетесь поглодать. Чем пойти да поработать, валяетесь на пляже день-деньской, бездельники, а как до харчей дойдет – нет, всё подавай как приличным людям. Думаете, будете жир належивать в чем мать родила, пока другие тут на море корячатся, а мы вас, боровов, еще и корми?! Вон пошли, нищеброды черножопые!

Приятели были голодные. Пару дней они пробавлялись на одном баркасе, там команда относилась к ним по-дружески. Но теперь баркас отчалил и встал на якорь в бухте – не доберешься. Разозлившись, но больше удивляясь тому, с какой яростью налетел на них стюард, они поплелись прочь от корабля. Но тут Мальти ненароком оглянулся и заметил, как им машет Латна. Они вернулись – и вот, пожалуйста, куча отличной еды, всего понемножку. Латна за них похлопотала, и помощник капитана велел главному стюарду их накормить.