– Выбросьте эту мразь из моей машины, – попросил Рома и щелкнул зажигалкой.

Захар Большой, как куль, вывалился с заднего сиденья на траву после первого же мощного удара в бок.

Обойдя «Мерседес», Ромка посмотрел, как «держателя» подтащили к сосне и бросили спиной на ее ствол. Захар был жалок, но жалости к нему никто не испытывал. Юшка из носа разлилась по белой рубашке, губы разорваны, правый глаз затек и превратился в маленький резиновый мячик.

– Прости, Рома… Гадом буду, не подумал… Дай искупить перед пацанами…

Рома присел перед Захаром на корточки и воткнул взгляд в его размазанную по лицу переносицу.

– Почему ты одиннадцать месяцев назад не сказал мне, что в твоем роду была «крыса»? Почему не переубедил меня, когда я передавал тебе наши деньги?

Большой готов был сказать тысячу слов в свое оправдание, однако приближающаяся развязка настолько явно встала перед его глазами, настолько реально стукнулись о землю две лопаты, вынутые пацанами из багажника «Лексуса», что он заткнулся и тихо завыл. Растратившего общак бьют до полусмерти, а потом везут в лес не для того, чтобы в последнюю минуту простить – вот что понял Большой, вглядываясь в серое лицо вора.

– Как можно было так поступить, Захар? – поморщившись, тихо спросил Рома. – Неужели, если бы ты пришел и сказал: «Гул, давай денег заработаем» – я бы отказал? Сняли бы дивиденды, что-то – в общину, что-то – на лобстеров и водку, что-то – на баб… Но как так можно было поступить? Ты же «крыса», Захар, самая настоящая «крыса»… Но знаешь, что меня больше всего бесит в этой ситуации? То, что ты прекрасно знал, что рано или поздно я узнаю о том, что бабки из общака ты впулил на сделку с москвичами, нажил денег, общак вернул на место, а разницу присвоил. И ни слова об этом никому не сказал!!

Сев двухсотдолларовыми брюками на пыльную траву, Рома глубоко затянулся сигаретой.

– А москвичи взяли да кинули тебя, бездумного. Ты что, первый день в этом мире? Если с потусторонней братвой разговор за бабки ведет не положенец, а его не уполномоченный на это зам, разве можно его не кинуть? Тебя, дурака, кинули. Бабки взяли, а товар не поставили. Ты его быстро не толкнул, дивидендов не нажил и, как следствие, общак на место не вернул. И сейчас получается, что я должен не «кидал» в столице резать, а своего человека – в лесу. Глупо… А попробовали бы москвичи не тебя, а нас провести? У-у-ух… Я бы посмотрел, как бы они стали рака за камень заводить…

Большой замотал головой, как укушенная слепнем лошадь. Замотал и заплакал.

– Прости, Рома…

– Умрешь, тогда прощу… – тихо проговорил Рома. – Жалко тебя, гада… Не видеть бы этого, да не могу. Смотреть обязательно должен. Смотреть да еще приговаривать: смотрите, пацаны, что бывает, когда… В общем, Захар, что для тебя сейчас сделать? Ты понял, о чем я.

Фома и Крот стояли уже по колено в яме. Вспотели, воротники их белых сорочек от Точчини трепал сумасшедший ветер, но они копали и копали, стремясь выкопать как можно больше земли. Захарка понял, почему они так стараются. В любой момент Гул может сказать: «Стоп, мотор!» – и пацаны выйдут из ямы. Они, все, кто сейчас стоял рядом с ним, кто копал яму или курил, не хотели его смерти. Но так нужно, и нет места жалости. И единственное, почему так стараются Фома и Крот, – это вырыть как можно глубже. Захар Большой хоть и «крыса», но не собака. Он был среди них долго, а они люди, значит, и его закопать нужно по-человечески. Отпеть некому, но сук и не отпевают. Так хоть по стандарту православному в землю положить. Поглубже.

– Дай сигарету… И водки.